Уолби Сильвия. Женщина и нация (текст статьи) // Нации и национализм / Б.Андерсон, О.Бауэр, М.Хрох и др. М.:
Праксис, 2002.
В литературе о нациях и национализме редко поднимается вопрос пола, несмотря на общий интерес к особенностям участия различных социальных групп в националистических проектах. Ключевой темой в анализе наций являются те условия, при которых этническая группа может претендовать на статус нации, а затем и национального государства и по возможности достигать его1. Националистические движения обязательно опираются, причем неравномерно, на разные группы сочувствующих, и есть уже немало аналитических работ о различающемся классовом составе таких движений, их образовательном уровне и многообразии их социально-экономических и культурных переменных. Однако различиям в интеграции мужчин и женщин в национальный проект авторы всей этой литературы уделяли лишь незначительное внимание. В большинстве текстов по национализму вопрос пола не ставится как значимый2. Редкие и потому важные исключения в этом плане представляют Энлоу, Джайявардена, Ювал-Дэвис и Антиас3. Между тем произошло оживление интереса к родственному понятию гражданства, которое исторически формировало связь между «нацией» и «государством». Рассматривается «гражданство», как правило, в контексте макросоциальных сравнений, которые должны облегчить обсуждение социальных условий, способствующих достижению разных форм демократии4. Нам оно интересно тем, что связано с «нацией», и тем, что с его помощью мы, вероятно, сможем разобраться в степени интеграции в национальный проект. Однако имеющаяся литература о нем, несмотря на такой его потенциал, не затрагивает ни вопросов пола, ни, что, по-видимому, еще более удивительно, вопросов этничности и «расы».
По проблеме взаимосвязи тендера с гражданством, этничностью, нацией и «расой» существует пять основных позиций. Во-первых, есть аргумент, согласно которому тендер, существуя, не оказывает никакого влияния на сущность гражданских/этнических/национальных/«расовых» отношений5. Порой он выражается в предположениях о том, что существует или не существует патриархат, не особо пытаясь использовать или создать понятия, необходимые для более глубокой позиции6. Во-вторых, есть и симметричный ему аргумент о том, что гражданство/этничность/нация/«раса» со своей стороны существенно не влияют на сущность тендерных отношений7. Этот аргумент говорит, что неравенству полов свойственны общие черты во всех обществах и во все исторические эпохи и что все женщины подвержены угнетению, безотносительно к их документально зафиксированным различиям в этничности/национальности/«расе». Данную позицию не следует путать с идеей о том, что этничность не имеет значения в анализе общественных отношений. В-третьих, встречается аргумент, согласно которому такие системы общественных отношений должны пониматься как взаимодополняющие — чтобы можно было, например, говорить о двойном бремени, когда, скажем, темнокожая женщина страдает и от расизма, и от сек-сизма. Этим также предполагается, что расизм представляет собой дополнительное бремя угнетения, которое также приходится выносить некоторым женщинам и которое порождает различия и неравенство между ними. В соответствии с четвертым аргументом, этнические/национальные/«расовые» различия означают, что институты, играющие первостепенную роль в угнетении белых женщин, не играют такую же роль для женщин иной этнической принадлежности8. Например, можно сказать, что семья играет разную роль в тендерных отношениях различных этнических групп. Отсюда следует, что общей формы тендерной дифференциации и неравенства в различных этнических группах не существует. Согласно пятому аргументу, тендерные и этнические/национальные/«расовые» отношения значительно влияют друг на друга, тем самым требуя анализа динамики изменения их форм9. Поэтому также необходим анализ причинно-следственных взаимосвязей тендера и этнических/национальных/«расовых» разли"ий и нерапенства. Кроме того, во всех пяти позициях присутствует еще одна переменная — разное значение классовых и капиталистических отношений в каждом из данных анализов. Это последнее варьируется независимо от этих пяти перспектив.
ПОЛ, НАЦИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ
Между тем как в большинстве текстов о нации вопрос пола игнорируется, ряд авторов внесли довольно важную лепту в его раскрытие: это Ювал-Дэ-вис и Актиас, Джайявардена и Энлоу10.
Во введении к своей книге11 Энтиас и Ювал-Дэвис предполагают, что существуют пять основных путей вовлечения женщин в этнические и национальные процессы:
1. они отвечают за биологическое воспроизводство членов этнических коллективов;
2. они воспроизводят границы этнических/национальных групп;
3. они играют центральную роль в идеологическом воспроизводстве коллектива и передаче его культуры;
4. они являются носителями этнических/национальных различий — и, следовательно, объектом внимания и символом идеологических дискурсов, при помощи которых создаются, воспроизводятся и преобразуются этнические/национальные категории;
5. они участвуют в национальной, экономической, политической и военной борьбе12.
Статьи сборника блестяще иллюстрируют эти положения. Они снабжают нас свидетельствами того, что женщины и тендерные отношения используются именно так, как предполагают редакторы. Они показывают, что пол значим в этнической/национальной практике, и что этническая/национальная практика значима для тендерных отношений.
Из книги становится понятной и важность для некоторых этнических/ национальных проектов таких демографических факторов, как уровень рождаемости и, стало быть, бремя ответственности, возлагаемой на женщин в особые исторические моменты, когда для блага нации/«расы» нужно или, наоборот, не нужно рожать много детей. Клаг убедительно иллюстрирует оба типа ответственности своими конкретными исследованиями Британии13, де Леперванш — исследованиями Австралии, где белых женщин поощряют, когда они рожают больше детей, а черных — нет14, а Ювал-Дэвис указывает на аналогичные пункты программ израильских и палестинских националистов. Гибкость дискурса материнства, в отличие от его биологического постоянства, является темой Гейтскелл и Унтерхолтера, которые сравнивают изменения в идее материнства в национализме белых африканцев и Африканского национального конгресса в ходе XX века15.
Антиас полагает, что женщины использовались как символ национальной идентичности в случае греко-киприотского национализма. Эту тему на примере Турции продолжает Кандиоти, хотя она также интересуется, всегда ли женщины будут оставаться пассивными символами вместо того, чтобы принимать активное участие в решении «женского вопроса»16. Ее интересует также, в какой мере идея пола используется национализмом, а в какой степени сама динамика женского вопроса определяет ход истории. Из статьи Оббо про Уганду очевидно, что женщины имеют свои интересы, будучи объектом притеснения, а не просто пешками в националистическом проекте17. Это вновь доказывает, что недостаточно считать, что национализм воздействует на пол только в каком-то одном отношении. Наконец, в работе Афшара женщины решительно покидают мир символов и отстаивают свои тендерные интересы в контексте борьбы за исламское возрождение в Иране18.
Таким образом, пять главных ролей женщин в этнических/национальных процессах, обозначенных Антиас и Ювал-Дэвис, находят эмпирические подтверждения в статьях сборника. Однако остается вопрос о том, исчерпываются ли этими пятью ролями все основные точки пересечения тендерных отношений с отношениями этническими и национальными. Эти роли, конечно, важны, но они нуждаются в дополнении.
Во-первых, такая классификация отдает предпочтение идеологическому или культурному уровню, ибо к нему относятся три из пяти практик; из двух остальных одна является биологической, а другая — практикой «национальной экономической, политической и военной борьбы». Разделение труда, как ни странно, в этом списке отсутствует, если только оно не рассматривается как категориальный аспект биологии или культуры. Может быть, авторы полагают, что специфика разделения труда между полами в различных этнических/национальных группах соотносится с этническими/национальными разделениями только на символическом уровне? Или в анализе женского труда они считают основной категорию «биологического воспроизводства»? Эта последняя едва ли справится с такой ролью, поскольку деторождение есть только одна часть женского труда, хотя и существенная.
Второй и очень важный момент, не учтенный в данной классификации, заключается в том, что конфликт и поддержание границ между этническими/национальными группами одновременно является конфликтом между различными формами общественных иерархий, а не только различных культур. Даже наиболее сплоченная этническая/национальная группа почти всегда предполагает систему социального неравенства, и причем такую, в которой доминирующая(ие) группа(ы) обычно осуществляет(ют) контроль над «культурой» и политическим проектом «коллектива». То, что обществам, как правило, бывает свойственна система социального неравенства и доминирующая группа пытается руководить идеями, существующими в этом обществе, является социологической аксиомой. Поэтому можно ожидать, что в этнических/национальных конфликтах будут по-разному учитываться интересы членов такой группы. Стало быть, представители различных полов (и классов) будут питать и различный энтузиазм относительно «своего» официального этнического/национального проекта, в зависимости от того, в какой степени они согласны с приоритетами «своих» политических «лидеров». Может статься, что представители обоих полов и всех общественных классов единодушно примут «этот» этнический/национальный проект, но такое вряд ли возможно, по крайней мере вопрос о данной возможности тоже стоит исследовать.
На самом деле и сама книга содержит свидетельства о варьирующемся отношении женщин и, конечно, их различных групп, различающихся по классовой принадлежности, образованию, сельскому или городскому проживанию и так далее, к этническому/национальному проекту лидеров «своего» сообщества. Такому напряжению, существующему между (крайне дифференцированными) тендерными группами и этническим/национальным проектом, посвящены некоторые самые сильные статьи, как, например, статья Ашфар об Иране. Иногда тендерный дискурс может меняться по мере того, как меняются и основания националистического движения (см. анализ перемен в национализме белых африканцев и Африканского национального конгресса в работе Гейтскелл и Унтерхолтер).
Антиас и Ювал-Дэвис придают большое значение участию женщин в этническом/национальном проекте, но оно ведь весьма различно, поэтому я считаю нужным уделить внимание именно вопросу о дифференциальном характере женского участия. Национальный проект может по-разному влиять на женщин и мужчин (и подгруппы таковых) и, следовательно, возбуждать в них энтузиазм разной силы.
Значение феминистских требований в формировании националистических требований обсуждает в своей статье Джаявардена19. Она утверждает, что феминистки наиболее активно выступали за эмансипацию женщин в рамках националистических движений «третьего мира» в конце XIX и начале XX столетия. Она показывает, что на закате XIX и на заре XX века в странах третьего мира националистические движения включали в себя существенные феминистские элементы. Она рассматривает свидетельства взаимосвязи феминизма с национализмом в Египте, Иране, Афганистане, Индии, Шри Ланке, Индонезии, Филиппинах, Китае, Вьетнаме, Корее и Японии. Все эти страны пережили империалистический гнет, и выявленные ею признаки феминизма связаны там с антиимпериалистическими националистическими движениями.
Джаявардена обсуждает мнения писателей «третьего мира» о том, что феминизм есть сугубо западное, декадентское, чуждое, пригодное разве что для буржуазии явление и отклонение от борьбы за национальное освобождение и социализм. Она рассматривает и соответствующую точку зрения Запада, согласно которой феминизм — это продукт Европы и Северной Америки, и если его можно найти в другом месте, то там он будет не более чем имитацией. Она возражает обеим данным позициям тем, что феминизм имеет свои собственные корни в странах «третьего мира» и не привнесен туда с Запада. Однако она не намерена отрицать и влияние Запада, которое сыграло важную роль в осуществлении общественных изменений, косвенно способствовавших феминизму:
«Феминизм не был привнесен в «третий мир» с Запада, а скорее... исторические обстоятельства вызвали такие важные материальные и идеологические изменения, которые оказали воздействие на женщин, хотя влияние империализма и западной мысли, по общему признанию, входило в число существенных элементов этих исторических обстоятельств. Дебаты о правах и образовании для женщин в Китае шли уже в XVIII веке; в Индии начала XIX века развивались движения за социальную эмансипацию женщин; исследования других стран показывают, что феминистская борьба 60—80 лет назад началась во многих уголках Азии»20.
Джаявардена хочет сказать, что феминизм не следует сводить к вестерни-зации, но это не значит, будто вестернизация была здесь совсем не при чем. Далее она утверждает, что освободительные движения женщин происходили в контексте националистических битв. Они «разыгрывались на фоне националистической борьбы за обретение политической независимости, утверждение национальной идентичности и модернизацию общества»21, а «борьба за освобождение женщин была существенной и неотъемлемой частью движений национального сопротивления»22.
Организация женщин вокруг собственных требований была тесно связана с националистическими движениями. Такие организации редко носили автономный характер, чаще они представляли собой крылья или дополнения националистических групп, в которых доминировали мужчины.
Подобным же образом Джаявардена доказывает, что экспансия капитализма явилась значимым фактором в создании материальных обстоятельств, которые вывели движение женщин в общественную сферу и привели их к феминизму, но капитализм не был непосредственной причиной феминизма. Он скорее создал условия, при которых феминистские требования стали возможными.
«Основные реформы, включавшие в себя избавление женщин от докапиталистических социальных ограничений разного рода, дающие им свободу движения, выводящие их из изоляции и облегчающие возможность работы вне дома, вполне гармонировали со стратегией капиталистических форм экономического производства и капиталистической идеологией. Во многих странах периоды реформ совпали с попытками развивать капитализм и использовать предложение дешевого женского труда в сфере фабричного производства и обслуживающем секторе экономики»24.
Джаявардена отчетливо видит, что влияние таких экономических и социальных изменений на женщин имеет существенные классовые различия. Наибольшую выгоду развитие образования и доступность профессий принесли женщинам буржуазного и мелкобуржуазного слоев.
На этом основании Джаявардена утверждает, что феминистские и националистические движения не только тесно связаны между собой, но они также не могут быть осмыслены отдельно от понимания империализма и как местного, так и международного капитализма.
Стоит отметить хотя Джаявардена не затрагивает этот вопрос, — что многие страны «третьего мира» формально предоставляли женщинам избирательное право одновременно с мужчинами, в момент обретения ими национальной независимости. Поэтому истории демократических практик «третьего мира» столь сильно различаются с таковыми у «первого мира», где женское избирательное право обычно было отделено от мужского несколькими десятилетиями. Гражданство, национализм и пол тесно взаимосвязаны.
В то время как Джаявардена, а также Ювал-Дэвис и Антиас сосредоточивают внимание на взаимоотношениях женщины с нацией, Энлоу интересует значение пола в отношениях между нациями. Она исследует и международный порядок, и транснациональные образования и доказывает, что их невозможно понять до конца, не проанализировав тендерные отношения. Свой аргумент Энлоу строит на рассмотрении тендерной сущности институтов, составляющих международный порядок.
Приводя пример о связи пола и международной туристической торговли, она заключает, что формы развития туризма не могут быть поняты вне различных конструкций тендера и сексуальности, которые отражаются на видах путешествий — от комплексных туров «для респектабельной женщины» до секс-туризма для мужчин25.
Энлоу исследует, каким образом иерархические отношения между нациями и формирование гендерно обусловленных культурных форм воздействуют друг на друга. К примеру, в колонизированных странах женские образы часто конструировались и поставлялись так, чтобы эротизм соседствовал с экзотикой, тем самым оправдывая имперское господство во имя «цивилизации». «Восточные» женщины как бы «нуждались» в «защите» со стороны европейских мужчин.
«Европейский «ориентализм» внушал мысль о неотразимой прелести этих культур, в то же время оправдывая европейское господство от имени «цивилизации». Образ мусульманской женщины, страдающей в своей чадре, был краеугольным камнем этой ориенталистской идеологии и имперской структуры, которая на нее опиралась»26.
Энлоу утверждает, что основа конкретного вида тендерных отношений использовалась как оправдание колониального господства. Понятие «цивилизации» было насыщено идеями правильных тендерных устоев и форм отношений между полами.
Поведение, достойное леди, являлось столпом империалистической цивилизации. Подобно здоровому образу жизни и христианству, женская респектабельность была призвана убедить как колонизаторов, так и колонизируемых в правоте и необходимости иностранного завоевания»27.
Но не только женственность являлась вопросом имперской важности; это также касалось и мужественности. Энлоу предполагает, что британские лидеры были заинтересованы в поддержке надлежащих форм мужественности, обеспечивающей прочность империи. В частности, она считает, что Крымская и Бурская войны привели к инициативам по «исправлению» форм мужественности. Основание движения бойскаутов в 1908 году, инициатором которого стал Роберт Бэйден-Пауэлл, было реакцией против распространения венерических заболеваний, смешанных межрасовых браков и падения рождаемости, ведущих, как предполагалось, к закату Британской империи28. «Бэйден-Пауэлл и другие британские империалисты находили, что увлеченность спортом, вкупе с почтением к уважаемой женщине, и есть залог успеха Британской империи»28.
Энлоу показывает, что националистические движения чаще рождались из мужского, нежели женского опыта: «национализм обычно проистекал из памяти, присущей мужчинам, из унижений и надежд, испытываемых мужчинами»30. Она полагает, что национализм был бы иным, если бы в строительстве такой культуры и проекте учитывался женский опыт. И развивает это положение далее: если бы его учитывали, то иными стали бы и сущность государственных отношений, и собственно международный порядок: «если бы побольше национальных государств возникло из идей и опыта феминистского национализма, то внутренние идентичности сообществ в рамках международной политической системы могли бы уравновешиваться идентичностями, возникающими из смешения национальностей»31.
Энлоу размышляет о международном разделении труда, которым обусловлен столь дешевый труд женщин в странах «третьего мира». Она рассматривает различные патриархальные практики, «удешевляющие» женский труд, — в частности поддержание «семейных» отношений и подавление женских союзов. Международное значение доказывается рассмотрением использования этого труда транснациональными корпорациями. Национальные границы теряют свое значение для многонационального капитала и тем самым для женщин как трудящихся.
Аргумент Энлоу о роли пола в вопросах нации и международной жизни часто строится на анализе сексуальности. Так происходит, когда она рассуждает о мировой индустрии туризма, голливудском кино, роли женщин, занимающихся проституцией на военных базах, и женах дипломатов. Однако логика Энлоу не всегда такова: например, о положении женщин, трудящихся на мировых фабриках в Азии и в качестве домашней прислуги, она рассуждает иначе. Ее вывод заключается в том, что личное — это не только политическая, но и международная категория. Личное и тендер имеют значение повсюду — даже в международном порядке.
Ее аргумент о связи тендера с нациями и интернациональным порядком выглядит убедительным как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне. Она умело показывает, как тендер обуславливает элементы международного порядка и как это влияет на международные отношения.
За ее исследовательским подходом стоят определенные теории международного порядка и тендера. В своем анализе Энлоу, вероятно, отдает предпочтение сексуальному и культурному уровням, придавая половому разделению труда значение более низкого уровня. Я с ней совершенно согласна, когда она включает в свой анализ женщин и международного порядка все виды оплачиваемого труда, домашнее хозяйство, сексуальность, культуру, насилие и государство. Однако я не решаюсь солидаризироваться со столь явным предпочтением сексуального и культурного уровней экономическому. Исследование, возможно, было бы полнее, если бы оно затрагивало и тендерную структуру собственно международных институтов. Поразительно, но данный аспект в нем совершенно отсутствует, если не считать редкие упоминания о МВФ.
В КАКОЙ МЕРЕ ЖЕНЩИНЫ УЧАСТВУЮТ В ОДНОМ НАЦИОНАЛЬНОМ ПРОЕКТЕ С МУЖЧИНАМИ?
Во второй половине своего очерка я хочу рассмотреть, в какой степени женщины разделяют групповую идентичность с мужчинами, в частности — один и тот же национальный проект. Под национальным проектом будет подразумеваться ряд коллективных стратегий, нацеленных на удовлетворение осознанных потребностей нации; сюда входит национализм, но могут включаться и иные стратегии. Я собираюсь отстаивать мысль о том, что между мужчинами и женщинами в данных вопросах часто бывают различия, и приведу некоторые их причины.
Во-первых, я хочу внести несколько предложений по выработке понятий, которые облегчат сравнение тендерных отношений между различными нациями и этническими группами. До сих пор дебаты в этой сфере сдерживались отсутствием простых макропонятий, в которых фиксировались бы значимые различия между моделями тендерных отношений на социетальном уровне.
Во-вторых, я рассмотрю причины того, почему женщины и мужчины по-разному соотносят себя с национальными проектами и могут быть в неодинаковой степени привержены различным типам макроуровневых групп. Данная задача осуществляется в три этапа. Первый — это рассмотрение степени и условий, в которых национальные проекты одновременно оказываются тендерными проектами. Второй этап — это рассмотрение взаимосвязей национализма, милитаризма и тендера и их отличий. Третий — это обсуждение вопроса о том, свойственно ли тендерным отношениям то же пространственное распределение, что и классовым и этническим отношениям, и различен ли пространственный диапазон тех социальных явлений, с которыми связаны обязательствами мужчины и женщины. Этот последний вопрос мы рассмотрим при помощи двух примеров: тендер, нация и ЕЭС, а также феминизм, национализм и вестернизация.
ПОНЯТИЯ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ АНАЛИЗА РАЗНЫХ ФОРМ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Мы должны уметь постигать различные формы тендерных отношений в теориях и понятиях. В настоящий момент большинство авторов придерживается одной из трех позиций: 1) существует только одна основная форма тендерных отношений, а различия незначительны12; 2) диапазон различных практик столь велик, что всякий пример в нем уникален, поэтому теоретический подход к тендеру невозможен (постмодернистская позиция); 3) здесь либо царит, либо отсутствует патриархат311. Первая позиция неверна эмпирически; вторая — сама по себе пораженческая и отрицает возможность любого социально-научного проекта; третья наивна и неверна. Я занимаю промежуточную позицию между первыми двумя, согласно которой разработка понятий среднего уровня является важной частью социологического предприятия, и утверждаю, что в формах тендерных отношений существуют различия, которые можно свести к нескольким главным типам.
Принципиальный недостаток многих теорий патриархата — это содержащееся в них предположение о том, что существует лишь единственный базис патриархальных отношений, который определяет также другие тендерные аспекты. Сам этот базис у разных теоретиков различен, но все они разделяют эту модель базиса-надстройки. Именно данное обстоятельство делает изучение тендерных отношений столь статичным и сильно затрудняет анализ изменений, ради которого придется выйти за рамки этой схемы34.
Решением данной проблемы может быть теоретический подход к тендерным отношениям как к совокупности аналитически разделяемых структур. Таковых шесть: домохозяйство, занятость, государство, насилие, сексуальность и культура. Эти структуры могут выражаться по-разному, тем самым создавая разные формы патриархата. Можно выделить две его главные формы: частную и общественную. Для частного патриархата характерно господство патриархальных отношений в сфере домохозяйства. Общественный патриархат господствует в сфере занятости и государства. При частном патриархате способ поражения женщины в правах — индивидуальный, и осуществляется оно ее мужем или отцом. В рамках общественного патриархата он коллективный, осуществляется многими мужчинами, действующими сообща. При частном патриархате доминирующую стратегию можно определить как стратегию исключения, ибо женщины исключаются из сферы общественной деятельности и таким образом ограничиваются домашней. При общественном патриархате доминирует стратегия обособления, когда женщины допускаются в любые сферы, но обособляются там и ставятся в зависимость от мужчин35.
Форма патриархата никак не связана со степенью неравенства полов. Это важный момент, поскольку он позволяет нам сравнивать формы тендерных отношений, не исходя автоматически из того, что их различия обусловлены неравенством полов. Это другой, причем существенный, вопрос. Участие в общественной сфере может повлечь большую свободу для женщин, в частности свободу самостоятельного заработка или развода в случае неудачного брака; однако порой это означает просто еще один труд в дополнение к домашней работе и возможность быть оставленной по прихоти мужа.
Британию XIX века в основном устраивала частная модель, между тем как в 1990-х годах произошел поворот к общественной форме. Но здесь этнические группы Британии отличаются друг от друга. Афро-карибским в наибольшей степени присуща общественная форма, азиатским — частная, в то время как белые британцы занимают промежуточную позицию. Про Иран можно сделать вывод, что при шахе там начался временный отход от частной формы в пользу общественной, а теперь вновь произошло возвращение к частной форме по воле исламских фундаменталистов.
У этих форм патриархата есть подтипы, которые определяются взаимоотношением доминирующей и других структур. Общественный патриархат можно подразделить на рыночную форму и государственную. США представляют собой рыночную форму общественного патриархата, между тем как Советский Союз — государственную, а Западная Европа лежит где-то посередине.
С этими понятиями можно приступать к сравнительному анализу. Наш нижеследующий анализ основывается на них.
НАЦИОНАЛИЗМ И ЖЕНЩИНЫ
Заинтересованы ли женщины в национальных/этнических/«расовых» проектах в той же степени, что мужчины? Тот же самый ли это проект, что и мужчин? Каковы границы женских националистических/этнических/«расовых» и других крупномасштабных социальных проектов: такие же, как у проектов мужчин, более глобальные или более локальные?
Антиас и Ювал-Дэвис рассматривают, каким образом женщины становятся участницами национального проекта и, в особенности, как по-разному, но одинаково они вовлекаются в этот проект — то добровольно, то просто-таки страстно втягиваясь в борьбу (см. выше роль номер пять в изложении Антиас и Ювал-Дэвис), то вынужденно, когда порой их рассматривают как производительниц «расы» (роль номер 1), а чаще всего более буднично — как воспроизводящих культуру путем социализации детей (номера 2 и 3), то пассивно — как символы (номер 4). Похоже, Антиас и Ювал-Дэвис придерживаются того взгляда, что женщины привержены национальному/этническому проекту ничуть не менее, чем мужчины, но иногда это происходит у них иным образом.
Я уже выразила свои сомнения по этому поводу. Иногда это действительно так, а иногда нет. Временами женщины могут поддерживать иной национальный проект, нежели мужчины. В борьбе за определение того, из чего складывается данный национальный проект, женские голоса обычно звучат слабее мужских. Стало быть, тендерные отношения кое-что значат в определении того, на чем строится данный национальный проект. Там, где в национальный проект включены интересы женщин, женщины более охотно оказывают ему поддержку. В работе Джаявардены о феминизме и национализме в «третьем мире» начала XX века показано, насколько всеобъемлющими могут быть такие проекты благодаря одной только борьбе женщин.
Оказывают ли пол и этничность/нация/«раса» взаимное влияние друг на друга? Между тем как Ювал-Дэвис и Антиас отчетливо продемонстрировали влияние нации на пол, я полагаю, что речь здесь надо вести о взаимовлиянии (см. дальнейшее обсуждение милитаризма и национализма). Более того, специфика женского отношения к этническому/национальному проекту отражается на самом проекте и его связях с другими этническими/национальными группами.
Вопрос о том, чьим бывает национальный проект, уже обсуждался применительно к работе Энлоу. На примере, который последует ниже, я доказываю необходимость новой теории «формирования нации», учитывающей этот момент.
КРИТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ ГОСУДАРСТВА ИЛИ ЦИКЛЫ РЕСТРУКТУРИЗАЦИИ?
Одно из допущений работ Манна36 и Тернера37 заключается в том, что в образовании нации (или образовании государства, или национального государства) есть критический период. У Манна это ключевая идея в анализе соци-етальных вариаций развития того, что он считает основными политическими институтами, составляющими демократию. Такое же ключевое допущение делает Тернер, разбирая моменты формирования различных форм гражданства.
Я утверждаю, что в формировании наций часто вообще не бывает ключевого периода. Во многих странах гражданство получили не все люди одновременно, но разные группы в разные периоды обрели разные его аспекты. Страны различаются тем, что белые мужчины, белые женщины, а также мужчины и женщины групп этнических меньшинств обрели гражданство либо одновременно, либо нет. Манн и Тернер делают ложный ход, обобщая опыт гражданства белых мужчин. Как показал Смит, формирование тех этнических групп, которые в дальнейшем составят нацию, происходит в течение очень долгого времени38.
Тернер, вероятно, полагает, что когда в 1840-х годах в Соединенных Штатах белые мужчины завоевали себе избирательное право, то таким образом для страны были завоеваны демократия и гражданство. Хотя темнокожие мужчины технически не имели права голоса до 1880-х, а на практике, принимая во внимание законы Джима Кроу, вплоть до движения за гражданские права в конце 1960-х. Белые женщины были лишены его до 1920 года, а черные, хотя формально получили его в 1920-м, фактически должны были ждать до тех пор, пока новые раунды борьбы не принесли им право участия в выборах в конце 60-х, как и черным мужчинам. История гражданских прав коренных американских индейцев — это, безусловно, история утраты гражданства после завоевания. Итак, есть пять значимых дат: период завоевания, 1840-е, 1880-е, 1920-е и конец 1960-х, с каждой из которых связана определенная эпоха социальной борьбы. Не идет ли, таким образом, речь о нескольких стадиях национального строительства? Разумеется, по-прежнему верно, что формально структура институтов, образующих механизм демократии в Соединенных Штатах, была создана во вторую волну борьбы, но эти пустотелые институты не составляли подлинной демократии.
В большинстве стран «первого мира» политическое гражданство предоставляется мужчинам и женщинам с интервалом в несколько десятилетий. Этим их ситуация весьма отлична от многих стран «третьего мира», где женщины завоевывают право участия в выборах в одно и то же время с мужчинами — в момент национального освобождения от колониального господства. Если большинство мужчин «первого мира» получили полные гражданские права еще до обретения политического гражданства, то для женщин этих стран процесс получения гражданских прав едва ли еще завершен, поскольку они совсем недавно получили право распоряжаться собственным телом, возможность расторгать браки и право на любую форму занятости. То есть для женщин «первого мира» характерно обретение прав в обратном порядке — политических раньше, чем гражданских. Этот факт напрямую противоречит тезису Маршалла.
Говорить о «циклах реструктуризации» национального государства более уместно, чем пользоваться понятием единственного критического периода в «формировании нации». Я взяла этот термин из работы Мэсси по экономической реструктуризации39. Он полезен для введения представления об изменении, происходящем на постоянных основах, один пласт за другим, и каждый из них образует отложение, существенно влияющее на будущие практики.
Имеет значение и вопрос о том, охватывает ли обретение обществом гражданских прав всех его взрослых членов сразу или только их часть в конкретный период. В Соединенных Штатах этот разрыв переваливает далеко за сотню лет — с 1840-х по конец 1960-х годов. В Британии он короче: женское избирательное право (1928) отделяли от мужского несколько десятилетий. Во многих молодых независимых африканских и азиатских обществах оно было предоставлено всем одновременно — вместе с обретением национальной свободы в 1950-е и 1960-е годы. Вероятно, нелишне вспомнить о том, что в начале 1960-х в некоторых африканских и азиатских государствах уже было всеобщее избирательное право, между тем как в США — лишь частичное. Предоставление всем полных гражданских прав, несомненно, являлось для ранее зависимых колоний одним из способов претендовать на статус нации.
Реструктуризация государств в терминах степеней демократизации имеет ряд интересных глобальных моделей. Большинство европейских и североамериканских государств в период с XVIII до середины XX века предоставляли гражданские права разным слоям населения постепенно. Многие постколониальные государства предоставили всем сразу полные гражданские права в середине XX века. Некоторые страны утратили демократию. Такое обычно случается разом, вследствие военного переворота, когда все люди одновременно лишаются права голосовать. Однако, с 1979 года появилось серьезное исключение из данной ситуации: с подъемом исламского фундаментализма, когда власть перешла к мусульманскому духовенству, как, например, в Иране, в гражданских и политических правах было отказано только женщинам.
ЖЕНЩИНЫ, МИЛИТАРИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ
Взаимосвязь пола и национализма может быть опосредована в различных отношениях женщин и мужчин к милитаризму. Самая известная попытка связать эти темы звучит у Вирджинии Вульф в «Трех гинеях», где женщина-пацифистка говорит: «Как женщина, я не принадлежу ни к какой стране. Как женщина, я не хочу иметь никакой страны. Как женщина, я считаю своей страной весь мир»40. Часто, хотя отнюдь не всегда, принято думать, что женщины более миролюбивы и менее воинственны, чем мужчины41. Некоторые авторы убеждены, будто больший пацифизм женщин проистекает из особых аспектов тендерной идеологии42. Подходящее это объяснение или нет, но эмпирически факт остается фактом: мужчины и женщины готовы на вооруженную защиту националистических проектов, поддержку движений за мир или политиков, расположенных к наращиванию военной мощи, в неодинаковой мере43. Вопрос в том, есть ли связь между такой меньшей воинственностью и поддержкой национализма. Отражается ли женское предпочтение ненасилия на их позиции по «национальному» проекту таким образом, что они оказываются менее готовыми к достижению националистических целей при помощи силы, чем мужчины? Если они менее готовы к использованию определенных средств для достижения данных целей, то выглядят ли они от этого в меньшей степени националистами и означает ли это, что они на самом деле таковы? То есть является ли меньшая воинственность женщин причиной их меньшего национализма? Или это значит, что они привержены какому-то иному национализму? Или женщины оказывают больше поддержки транснациональным проектам?
Ярчайший пример, который говорит о связи между женской склонностью к ненасилию и большей степенью их интернационализма, являет женский лагерь мира 1980-х годах в Гринхэм Коммон, этот образчик свободных международных объединений женщин в лагеря мира в знак протеста против ядерного оружия, войны и социальных систем, которые питают милитаризм. Женские мирные инициативы могут рассматриваться здесь как фактор, влияющий на существо национального проекта. Другим современным примером объединения, в котором взаимосвязаны антимилитаризм и интернационализм, служит движение «зеленых». Это политические группы, заявляющие о себе и в парламенте, и на иных политических сценах, выступающие за экологически выверенные меры и включающие в себя феминистскую программу в качестве неотъемлемой части своей политики. Им свойственно глубоко интернационалистическое мировоззрение, сторонники которого найдутся и в «третьем мире»4'1, и в «первом»: партия «зеленых» боролась на выборах в странах ЕЭС как в большей степени европейская партия, чем любая другая политическая группировка. Здесь экологическая политика, феминизм и интернационализм сливаются в единую политическую программу. Дальнейшие свидетельства связи женщин и пацифизма можно выявить в опросах общественного мнения, которые исправно показывают, по крайней мере в Британии и США, что женщины менее склонны поддерживать военизированные способы защиты нации45.
Взаимосвязь национализма и милитаризма может быть и обратной. Здесь большая приверженность женщин миру и оппозиция милитаризму могут рассматриваться как вытекающие из их меньшей привязанности к «собственной» нации. Не потому ли женщины куда реже находят войну на националистической почве стоящей свеч, что «победоносный» результат принесет им не столь много подлинных выгод, как мужчинам, и в меньшей степени изменит их положение в обществе, чем положение мужчин? В то время как кое-кто из мужчин будет сдвинут с руководящих позиций на подчиненные, с женщинами, в свою очередь, такое вряд ли произойдет. И наоборот: менее ли выражен зазор между мужским и женским милитаризмом в тех обществах, где женщинам вследствие большего равенства полов есть за что побороться в подобных конфликтах?
Тот факт, что женщины, как правило, в меньшей степени поддерживают милитаризм, таким образом, по-разному влияет на взаимоотношения пола с национализмом. Здесь мы видим также большую нацеленность женщин на мир и сотрудничество между нациями, чем на воинствующий национализм. Лозунг «зеленых» «думай глобально, действуй локально» очень близок к типичной практике феминисток и женщин в целом.
ГРАНИЦЫ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Таким образом, политическая активность женщин может иметь иной пространственный диапазон, нежели активность мужчин. Я полагаю, что женская политическая активность, как правило, носит более локальный и менее националистический характер, чем активность мужчин. Прежде чем обсуждать этот вопрос далее, я намерена исследовать различия в важности ряда крупномасштабных политических организаций для женщин и мужчин.
Женщины реже мужчин участвуют в формальной избирательной политике. Женщин чаще можно встретить в выборных органах местного, чем национального управления. В Британии после выборов 1987 года женщины составили 6,6 процента членов Палаты общин, между тем как в результате выборов 1985 года в местные советы — 19 процентов управляющих на местах. Существует расхожее представление, будто женщины не создают крупномасштабных национальных организаций. Однако на самом деле такие организации есть. Это массовые, национальные женские организации, например Институты женщин, Гильдии городских женщин, Союзы матерей. Так что не следует преувеличивать тезис о различии пространственных масштабов мужских и женских политических организаций. Тем не менее часто считается, что женщины активнее мужчин действуют в организациях меньшего территориального охвата.
С целью отделить друг от друга разные социальные модели и группы я использовала разнообразные понятия и категории — этнической группы, «расы» и нации. Кроме этих, есть еще ряд других — религия, империя, общий язык. Последние часто используются для проведения различий между мужскими группами. Поэтому применительно к тендеру вопрос логично поставить так: одинаковы ли понятия, которые указывают на различия между мужчинами, и понятия, используемые для обозначения различий между женщинами? И вообще идентичны ли различия между мужчинами различиям между женщинами или нет? Характерна ли для женщин такая же привязанность к «своим» этническим и прочим группам, защита их интересов и тому подобное, как для мужчин?
На эти вопросы есть несколько вариантов ответов. Во-первых, если считать, что интересы мужчин и женщин идентичны, то вряд ли будет возможно обособить их друг от друга. Однако такое представление в существенной мере несостоятельно. На самом деле мужчины и женщины занимают различное положение в обществе и поэтому имеют различные интересы. Однако отражаются ли данные различия на различиях на уровне этнического/национального/«расового»? Во-вторых, если женщины страдают или, напротив, имеют выгоду от этнического доминирования наравне с мужчинами, тогда у них могут быть одинаковые этнические/национальные/«расовые» интересы. В-третьих, различным этносам/нациям/«расам» присущи различные модели тендерных отношений, из которых одни могут считаться предпочтительней, чем другие. На этой почве могут рождаться различные тендерные оценки, касающиеся достоинств данного этнического/национально-го/«расового» проекта. Это по-прежнему зависит от тех же этнических/национальных/«расовых» границ, что и опыт мужчин, но уже может повлечь за собой различие в оценке проектов этничности/нации/«расы» мужчинами и женщинами (или, точнее сказать, некоторыми из мужчин и некоторыми из женщин). В-четвертых, если учесть, что этничность, нация, «раса», религия, язык и другие критерии границ между социальными группами часто пересекаются, но обычно не совпадают, то, возможно, одни из этих границ будут более значимыми для женщин, а другие — для мужчин. Например, для женщин религиозный критерий границ может оказаться более важным, чем «национальный», чего никак нельзя будет сказать о мужчинах, так что если две эти системы находятся в конфликте друг с другом, то мужчины и женщины, вероятно, будут расходиться во взглядах. В таких случаях могут быть затронуты вопросы о связи милитаризма и национализма. В-пятых, большим и малым группам могут быть присущи большие или меньшие различия в тендерных дискурсах. (По предположению Джиллиган, женщины имеют иные критерии моральной оценки46.)
ЖЕНЩИНЫ, НАЦИЯ И ЕВРОПА
Перемены в отношениях между государством (Великобританией) и наднациональным образованием (ЕЭС) иллюстрирует проблема различных ограниченных единиц, обладающих различными тендерными отношениями. Она также доказывает, как важно видеть в истории государства не единственный критический период формирования, вопреки рассмотренному выше аргументу. Тендер, этничность и класс различным образом соотносятся с «нацией», государством и наднациональными институтами, подобными государству. Это потому, что факторы, детерминирующие тендер, класс и этничность, различны. Стало быть, национальное государство имеет неодинаковое значение в их развитии.
Пример такого влияния можно найти в развитии ЕЭС. Центральные институты ЕЭС долго поддерживали практику «равных возможностей»47. Формально она утвердилась в ЕЭС по Римскому договору, который успешно выполняет роль конституции наднационального Европейского сообщества. Эти формальные правила нашли эффективное применение в жизни отчасти благодаря действиям некоторых руководителей ЕЭС. Также совершенно очевидно, что отнюдь не в интересах тех стран, в которых законодательно закреплено равенство возможностей, позволять другим странам использовать вспомогательный женский труд, так как это может привести к подрыву их промышленности. Непокорные национальные государства были приведены в соответствие с этой линией с помощью постановлений Европейского Суда и директив комиссий ЕЭС, за которыми последовали изменения в национальных законодательствах.
В Соединенном Королевстве эти изменения не были восприняты пассивно; им предшествовала долгая и сложная история сопротивления, чередующегося с согласием. В частности, представители британских властей в органах ЕЭС, как правило, выступали против расширения политики равных возможностей. Они пользовались правом вето, дабы предотвратить распространение политики равных возможностей ЕЭС на отпуск по уходу за ребенком и частично занятых работников. В силу этого тендерная политика, предпочитаемая британским руководством, отражалась на действиях ЕЭС. Тем не менее многие меры все-таки были навязаны упорствующим британским властям. Одной из наиболее важных являлась поправка «о равной стоимости» к законодательству о равенстве в оплате труда. Это существенно расширило возможности женщины требовать равной с мужчиной заработной платы. Для этого ей больше не приходилось искать мужчину, выполняющего «ту же или похожую» работу, что в условиях профессиональной сегрегации было совсем не просто. Теперь она могла требовать равной оплаты с мужчиной, чья работа имела ту же стоимость, что и ее собственная (это обычно устанавливалось неким методом оценки труда). В США, там, где вводились подобные меры, они часто влекли за собой 20-процентное увеличение женского заработка. Десятки тысяч таких же случаев сегодня находятся в процессе рассмотрения британскими промышленными судами.
Здесь мы видим, как наднациональное образование оспаривает и изменяет тендерные отношения в национальном государстве. Объяснение данного факта основывается на двух ключевых моментах. Во-первых, это дифференцированное представительство женских интересов на уровне наднационального органа, ЕЭС, в отличие от национального — например, британского государства. Во-вторых, это отношения между ЕЭС и британским государством.
Тендерные отношения в сегодняшней Великобритании невозможно понять до конца, не проанализировав взаимоотношения Британского государства с ЕЭС, то есть, вопросы «нации» и «государства» играют существенную роль в изменении современных британских тендерных отношений. Чем больше британское государство утрачивает независимость от своего визави — ЕЭС, тем более крепнут и, видимо, будут крепнуть впредь законодательство и практика равных возможностей. В этом смысле потеря британского суверенитета — в интересах женщин.
ФЕМИНИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ И ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ
Другим примером транснациональной категории, применимой к тендерным отношениям, является «вестернизация». Тема возможной связи между феминизмом и вестернизацией важна в вопросах политической мобилизации вокруг националистических проектов, а также при рассмотрении темы феминизма и антифеминизма'8. Является ли феминизм транснациональным феноменом или ему свойственна национальная и этническая специфика?
В «третьем мире» критика феминизма часто основывается на том, что, во-первых, у него западные истоки и, во-вторых, это делает его менее уместным в этих странах, чем если бы он имел в них свои, национальные корни. Здесь на самом деле возникает еще два вопроса: является ли феминизм транснациональным политическим движением? И западного ли он происхождения?
Дело в том, что род требований, выдвигаемых феминистками, не носит национальной окраски. Кроме того, феминистки обычно читают труды феминисток из других стран. Но также верно и то, что большое количество феминистских произведений родилось на Западе.
Однако это не значит, будто феминизм не может быть порожден местными условиями. Джаявардена приводит сильные аргументы в пользу того, что движения феминизма в «третьем мире» были организованы женщинами «третьего» же мира в их собственных интересах, как уже обсуждалось выше49. Эванс показывает, что первая волна феминизма имела место не только во многих европейских странах, включая Россию, а также в Австралии и Северной Америке, но что также существовали и международные феминистские организации50.
Вопрос, конечно, в том, подвергаются ли женщины в разных странах одним и тем же формам подчинения. Если да, то, видимо, женщины разных стран должны выражать и аналогичные требования. Тогда логично предположить, что литература, написанная по этим проблемам, и тактика, выработанная по ним, в одной стране будут уместными и в другой. Иными словами, есть формы феминизма, имеющие международное значение. Такие авторы, как Джаявардена и Эванс, свидетельствуют, что феминистки по всему миру были убеждены в подобной общности своих движений. То есть феминизму и моделям тендерных отношений присущи значительные транснациональные аспекты.
Однако не стоит недооценивать и значения «упрека» в том, что феминизм и продвижение женщин в публичную сферу имеют западные истоки. Даже если он несправедлив, это ничуть не умаляет важности данного утверждения в контексте национальной борьбы. Вопрос о том, насколько мужские элиты склонны расценивать женское присутствие в общественной сфере как западный стиль, часто относится к области локальной борьбы. Кроме того, «западное» трактуют по-разному. Порой эпитет «западный» объединялся с понятием «современного» (как в Турции времен Ататюрка и в Иране при шахе), и тогда он содействовал внедрению мер, направленных на повышение роли женщин в государственной сфере. В других случаях эпитет «западный» ассоциируется с образом «ненавистного чужака и империалиста-угнетателя», и тогда связанные с ним меры препятствуют выдвижению женщин в публичную сферу (например, в Иране при Хомейни). Таким образом, соединение феминизма или присутствия женщин в общественной жизни с понятием «западный», в зависимости от обстоятельств, может либо способствовать, либо препятствовать таким преобразованиям. Анализ того, какие обстоятельства приводят к каждому из результатов, требует рассмотрения не только вопросов пола, но также вопросов этничности/нации/«расы» и международного порядка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проблемы пола невозможно анализировать вне контекста этнических, национальных и «расовых» отношений; но и эти последние не могут рассматриваться в отрыве от пола. И дело не в том, чтобы просто дополнить один анализ другим; скорее они должны влиять друг на друга, находясь в динамичной связи.
Модели тендерных отношений подчас занимают те же пространственные сектора, что и отношения классов, этносов, наций и «рас», но чаще это бывает не так. Из имеющихся в нашем распоряжении фактов видно, что в общей пропорции политической активности женщин и мужчин активности первых присущ одновременно более глобальный и более локальный характер, чем активности вторых. Однако, поскольку такие свидетельства ограничены, данный вывод имеет пробный характер. Активность женщин реже, чем активность мужчин, выходит на национальный уровень. Общие черты в сущности тендерных отношений иногда выходят за пределы национальных границ, а также этнической и «расовой» специфики. В то же время «персональное» является обычно политическим.
В отношениях между феминизмом и национализмом решающую роль играет милитаризм, поскольку мужчины и женщины чаще всего, хотя не всегда, по-разному воспринимают войну. Это может означать, что женщины в одно и то же время менее воинственны и менее националистичны, так как в милитаризме обычно усматривают неотъемлемый аспект национального проекта.
За осуществление национального или этнического проекта будут бороться социальные группы, различающиеся во многих отношениях, но прежде всего по классу и полу. Таким образом, отношения между нациями отчасти являются результатом многих локальных, специфически тендерных столкновений.
Сегодня борьба за гражданские права — это демократический проект. Согласно общеизвестному политическому дискурсу, это ведет к полному участию всех взрослых, независимо от «расы», этнической принадлежности, пола или веры, в государственной жизни. Это также национальный проект, причем, несомненно, такой, посредством которого «нация» как проект хочет добиться законного статуса в глазах и жителей страны, и «международного сообщества». Ученым-обществоведам следует уделять больше внимания именно новому значению термина «гражданин», нежели ограниченному прежнему значению, принятому в древнегреческих городах-государствах, где оно не распространялось на женщин, рабов и «чужаков».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См. Anthony D. Smith. Theories of Nationalism. L., 1971, и The Ethnic Origins of Nations. Oxford, 1986.
2. CM. Ernest Gellner. Nations and Nationalism. Oxford, 1983; Kite Kfdourie. Nationalism. L., 1966; Smith. Theories of Nationalism и The Ethnic Origins of Nations.
3. Cynthia Enlof. Bananas, Beaches and Bases: Making Feminist Sense of International Politics. L., 1989; Kumari Jayawardena. Feminism and Nationalism in the Third World. L., 1986; Nira Yuual DauiK and FlouaAnthias (eds.). Woman — Nation — State. L., 1989.
4. CM. Michael Mann. Ruling Class Strategies and Citizenship //Sociology. Vol. 21, no. 3. 1987. P. 339—354; Brian Turner. Citizenship and Reformism: The Debate over Reformism. L., 1986, и Outline of a Theory of Citizenship //Sociology. Vol. 24, no. 2. 1990. P. 189—217.
5. Например, Michael Mann. A Crisis in Stratification Theory? Persons, Households/Families/ Lineages, Genders, Classes and Nations // Gender and Stratification / Ed. Rosemary Crompton and Michael Mann. Cambridge, 1986.
6. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification, и A History of Power form the Beginning toA. D. 1760. Vol. 1: The Sources of Social Power. Cambridge, 1986; Brian Turner. The Body and фSociety. Cambridge, 1987.
7. Например, Mary Daly. Gyn/Ecology: The Methaethics of Radical Feminism. L., 1978.
8. Например, ношение колокольчиков.
9. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism; Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.
10. Nira Yuval-Dauis and Floya Anthias (eds.). Woman — Nation — State; Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism.
11. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.
12. Ibid. P. 7.
13. Francesco Klug. «Oh to be in England»: The British Case Study // Woman — Nation — State / Ed. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias.
14. Marie de Leperuanche. Women, Nation and State in Australia // Woman — Nation — State.
15. Deborah Gaitskell, Elaine Unterhalter. Mothers of the Nation: A Comparative Analysis of Nation, Race and Motherhood in Afrikaner Nationalism and the African National Congress // Woman — Nation — State.
16. Floya Anthias. Women and Nationalism in Cyprus // Woman — Nation — State; Deniz Kandijoti (ed.). Women, Islam and the State. L., 1991.
17. Christine Obbo. Sexuality and Domination in Uganda // Woman — Nation — State.
18. HalehAfshar. Women and Reproduction in Iran // Woman — Nation — State.
19. Feminism and Nationalism.
20. Ibid. P. 2—3.
21.Ibid.P. 3.
22. Ibid. P. 8.
23. Ibid. P. 259.
24. Ibid. P. 256.
25. Ср.: Swasti Miller. Common Fate, Common Bond: Women in the Global Economy. L., 1986; John Urru. The Tourist Gaze. L., 1990.
26. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases. P. 44.
27. Ibid. P. 48.
28. Ibid. P. 49—50.
29. Ibid. P. 49.
30. Ibid. P. 44.
31. Ibid. P. 64.
32. Например, Daly. Gyn/Ecology.
33. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification и The Sources of Social Power; и Turner. The Body and Society.
34. CM. Firestone // Sylvia Walby. Theorizing Patriarchy. Oxford, 1990.
35. Более полное представление можно получить по: Walby. Theorizing Patriarchy.
36. Mann. Ruling Class Strategies.
37. Turner. Theory of Citizenship.
38. Smith. Ethnic Origins of Nations.
39. Doreen Massey. Spatial Divisions of Labour: Social Structures and the Geography of Production. L., 1984.
40. Virginia Woolf. Three Guineas. L., 1938.
41. См.: Erika Gudworth. Feminism and Non-Violence: A Relation in Theory, in History and Praxis. Unpublished MSc dissertation. London School of Economics, 1988; Sybil Oldfield. Women Against the Iron Fist: Alternatives to Militarism, 1990—1989. Oxford, 1989.
42. CM. Sara Raddick. Maternal Thinking. Boston, 1989.
43. Beatrix Campbell. The Iron Ladies: Why do Women Vote for Tory?. L., 1987; Gudworth. Feminism and Non-Violence; Hester Eisenstein. Contemporary Feminist Thouhgt. L., 1984; Cynthia Enloe. Does Khaki Become You? The Militarization of Women's Lives. L., 1983.
44. CM. Vandana Shiva. Staying Alive: Women, Ecology and Development. L., 1989.
45. CM. Zilla Eisenstein. Feminism and Sexual Equality: Crisis in Liberal America, N. Y., 1984.
46. Carol Gilligan. In a Different Voice: Psychological Theory and Women's Development, Cambridge, Mass., 1982.
47. CM. Jeanne Gregory. Sex, Race and the Law: Legislating for equality. L., 1987; Catherine Hoskins. Women's Equality and the European Community // Feminist Review. 1985, 20 (summer). P. 71—88.
48. CM. Jayawardena. Feminism and Nationalism.
49. Ibid.
50. Richard Evans. The Feminists: Women's Emancipation Movements in Europe, America and Australia 1840—1920. L., 1977.
В литературе о нациях и национализме редко поднимается вопрос пола, несмотря на общий интерес к особенностям участия различных социальных групп в националистических проектах. Ключевой темой в анализе наций являются те условия, при которых этническая группа может претендовать на статус нации, а затем и национального государства и по возможности достигать его1. Националистические движения обязательно опираются, причем неравномерно, на разные группы сочувствующих, и есть уже немало аналитических работ о различающемся классовом составе таких движений, их образовательном уровне и многообразии их социально-экономических и культурных переменных. Однако различиям в интеграции мужчин и женщин в национальный проект авторы всей этой литературы уделяли лишь незначительное внимание. В большинстве текстов по национализму вопрос пола не ставится как значимый2. Редкие и потому важные исключения в этом плане представляют Энлоу, Джайявардена, Ювал-Дэвис и Антиас3. Между тем произошло оживление интереса к родственному понятию гражданства, которое исторически формировало связь между «нацией» и «государством». Рассматривается «гражданство», как правило, в контексте макросоциальных сравнений, которые должны облегчить обсуждение социальных условий, способствующих достижению разных форм демократии4. Нам оно интересно тем, что связано с «нацией», и тем, что с его помощью мы, вероятно, сможем разобраться в степени интеграции в национальный проект. Однако имеющаяся литература о нем, несмотря на такой его потенциал, не затрагивает ни вопросов пола, ни, что, по-видимому, еще более удивительно, вопросов этничности и «расы».
По проблеме взаимосвязи тендера с гражданством, этничностью, нацией и «расой» существует пять основных позиций. Во-первых, есть аргумент, согласно которому тендер, существуя, не оказывает никакого влияния на сущность гражданских/этнических/национальных/«расовых» отношений5. Порой он выражается в предположениях о том, что существует или не существует патриархат, не особо пытаясь использовать или создать понятия, необходимые для более глубокой позиции6. Во-вторых, есть и симметричный ему аргумент о том, что гражданство/этничность/нация/«раса» со своей стороны существенно не влияют на сущность тендерных отношений7. Этот аргумент говорит, что неравенству полов свойственны общие черты во всех обществах и во все исторические эпохи и что все женщины подвержены угнетению, безотносительно к их документально зафиксированным различиям в этничности/национальности/«расе». Данную позицию не следует путать с идеей о том, что этничность не имеет значения в анализе общественных отношений. В-третьих, встречается аргумент, согласно которому такие системы общественных отношений должны пониматься как взаимодополняющие — чтобы можно было, например, говорить о двойном бремени, когда, скажем, темнокожая женщина страдает и от расизма, и от сек-сизма. Этим также предполагается, что расизм представляет собой дополнительное бремя угнетения, которое также приходится выносить некоторым женщинам и которое порождает различия и неравенство между ними. В соответствии с четвертым аргументом, этнические/национальные/«расовые» различия означают, что институты, играющие первостепенную роль в угнетении белых женщин, не играют такую же роль для женщин иной этнической принадлежности8. Например, можно сказать, что семья играет разную роль в тендерных отношениях различных этнических групп. Отсюда следует, что общей формы тендерной дифференциации и неравенства в различных этнических группах не существует. Согласно пятому аргументу, тендерные и этнические/национальные/«расовые» отношения значительно влияют друг на друга, тем самым требуя анализа динамики изменения их форм9. Поэтому также необходим анализ причинно-следственных взаимосвязей тендера и этнических/национальных/«расовых» разли"ий и нерапенства. Кроме того, во всех пяти позициях присутствует еще одна переменная — разное значение классовых и капиталистических отношений в каждом из данных анализов. Это последнее варьируется независимо от этих пяти перспектив.
ПОЛ, НАЦИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ
Между тем как в большинстве текстов о нации вопрос пола игнорируется, ряд авторов внесли довольно важную лепту в его раскрытие: это Ювал-Дэ-вис и Актиас, Джайявардена и Энлоу10.
Во введении к своей книге11 Энтиас и Ювал-Дэвис предполагают, что существуют пять основных путей вовлечения женщин в этнические и национальные процессы:
1. они отвечают за биологическое воспроизводство членов этнических коллективов;
2. они воспроизводят границы этнических/национальных групп;
3. они играют центральную роль в идеологическом воспроизводстве коллектива и передаче его культуры;
4. они являются носителями этнических/национальных различий — и, следовательно, объектом внимания и символом идеологических дискурсов, при помощи которых создаются, воспроизводятся и преобразуются этнические/национальные категории;
5. они участвуют в национальной, экономической, политической и военной борьбе12.
Статьи сборника блестяще иллюстрируют эти положения. Они снабжают нас свидетельствами того, что женщины и тендерные отношения используются именно так, как предполагают редакторы. Они показывают, что пол значим в этнической/национальной практике, и что этническая/национальная практика значима для тендерных отношений.
Из книги становится понятной и важность для некоторых этнических/ национальных проектов таких демографических факторов, как уровень рождаемости и, стало быть, бремя ответственности, возлагаемой на женщин в особые исторические моменты, когда для блага нации/«расы» нужно или, наоборот, не нужно рожать много детей. Клаг убедительно иллюстрирует оба типа ответственности своими конкретными исследованиями Британии13, де Леперванш — исследованиями Австралии, где белых женщин поощряют, когда они рожают больше детей, а черных — нет14, а Ювал-Дэвис указывает на аналогичные пункты программ израильских и палестинских националистов. Гибкость дискурса материнства, в отличие от его биологического постоянства, является темой Гейтскелл и Унтерхолтера, которые сравнивают изменения в идее материнства в национализме белых африканцев и Африканского национального конгресса в ходе XX века15.
Антиас полагает, что женщины использовались как символ национальной идентичности в случае греко-киприотского национализма. Эту тему на примере Турции продолжает Кандиоти, хотя она также интересуется, всегда ли женщины будут оставаться пассивными символами вместо того, чтобы принимать активное участие в решении «женского вопроса»16. Ее интересует также, в какой мере идея пола используется национализмом, а в какой степени сама динамика женского вопроса определяет ход истории. Из статьи Оббо про Уганду очевидно, что женщины имеют свои интересы, будучи объектом притеснения, а не просто пешками в националистическом проекте17. Это вновь доказывает, что недостаточно считать, что национализм воздействует на пол только в каком-то одном отношении. Наконец, в работе Афшара женщины решительно покидают мир символов и отстаивают свои тендерные интересы в контексте борьбы за исламское возрождение в Иране18.
Таким образом, пять главных ролей женщин в этнических/национальных процессах, обозначенных Антиас и Ювал-Дэвис, находят эмпирические подтверждения в статьях сборника. Однако остается вопрос о том, исчерпываются ли этими пятью ролями все основные точки пересечения тендерных отношений с отношениями этническими и национальными. Эти роли, конечно, важны, но они нуждаются в дополнении.
Во-первых, такая классификация отдает предпочтение идеологическому или культурному уровню, ибо к нему относятся три из пяти практик; из двух остальных одна является биологической, а другая — практикой «национальной экономической, политической и военной борьбы». Разделение труда, как ни странно, в этом списке отсутствует, если только оно не рассматривается как категориальный аспект биологии или культуры. Может быть, авторы полагают, что специфика разделения труда между полами в различных этнических/национальных группах соотносится с этническими/национальными разделениями только на символическом уровне? Или в анализе женского труда они считают основной категорию «биологического воспроизводства»? Эта последняя едва ли справится с такой ролью, поскольку деторождение есть только одна часть женского труда, хотя и существенная.
Второй и очень важный момент, не учтенный в данной классификации, заключается в том, что конфликт и поддержание границ между этническими/национальными группами одновременно является конфликтом между различными формами общественных иерархий, а не только различных культур. Даже наиболее сплоченная этническая/национальная группа почти всегда предполагает систему социального неравенства, и причем такую, в которой доминирующая(ие) группа(ы) обычно осуществляет(ют) контроль над «культурой» и политическим проектом «коллектива». То, что обществам, как правило, бывает свойственна система социального неравенства и доминирующая группа пытается руководить идеями, существующими в этом обществе, является социологической аксиомой. Поэтому можно ожидать, что в этнических/национальных конфликтах будут по-разному учитываться интересы членов такой группы. Стало быть, представители различных полов (и классов) будут питать и различный энтузиазм относительно «своего» официального этнического/национального проекта, в зависимости от того, в какой степени они согласны с приоритетами «своих» политических «лидеров». Может статься, что представители обоих полов и всех общественных классов единодушно примут «этот» этнический/национальный проект, но такое вряд ли возможно, по крайней мере вопрос о данной возможности тоже стоит исследовать.
На самом деле и сама книга содержит свидетельства о варьирующемся отношении женщин и, конечно, их различных групп, различающихся по классовой принадлежности, образованию, сельскому или городскому проживанию и так далее, к этническому/национальному проекту лидеров «своего» сообщества. Такому напряжению, существующему между (крайне дифференцированными) тендерными группами и этническим/национальным проектом, посвящены некоторые самые сильные статьи, как, например, статья Ашфар об Иране. Иногда тендерный дискурс может меняться по мере того, как меняются и основания националистического движения (см. анализ перемен в национализме белых африканцев и Африканского национального конгресса в работе Гейтскелл и Унтерхолтер).
Антиас и Ювал-Дэвис придают большое значение участию женщин в этническом/национальном проекте, но оно ведь весьма различно, поэтому я считаю нужным уделить внимание именно вопросу о дифференциальном характере женского участия. Национальный проект может по-разному влиять на женщин и мужчин (и подгруппы таковых) и, следовательно, возбуждать в них энтузиазм разной силы.
Значение феминистских требований в формировании националистических требований обсуждает в своей статье Джаявардена19. Она утверждает, что феминистки наиболее активно выступали за эмансипацию женщин в рамках националистических движений «третьего мира» в конце XIX и начале XX столетия. Она показывает, что на закате XIX и на заре XX века в странах третьего мира националистические движения включали в себя существенные феминистские элементы. Она рассматривает свидетельства взаимосвязи феминизма с национализмом в Египте, Иране, Афганистане, Индии, Шри Ланке, Индонезии, Филиппинах, Китае, Вьетнаме, Корее и Японии. Все эти страны пережили империалистический гнет, и выявленные ею признаки феминизма связаны там с антиимпериалистическими националистическими движениями.
Джаявардена обсуждает мнения писателей «третьего мира» о том, что феминизм есть сугубо западное, декадентское, чуждое, пригодное разве что для буржуазии явление и отклонение от борьбы за национальное освобождение и социализм. Она рассматривает и соответствующую точку зрения Запада, согласно которой феминизм — это продукт Европы и Северной Америки, и если его можно найти в другом месте, то там он будет не более чем имитацией. Она возражает обеим данным позициям тем, что феминизм имеет свои собственные корни в странах «третьего мира» и не привнесен туда с Запада. Однако она не намерена отрицать и влияние Запада, которое сыграло важную роль в осуществлении общественных изменений, косвенно способствовавших феминизму:
«Феминизм не был привнесен в «третий мир» с Запада, а скорее... исторические обстоятельства вызвали такие важные материальные и идеологические изменения, которые оказали воздействие на женщин, хотя влияние империализма и западной мысли, по общему признанию, входило в число существенных элементов этих исторических обстоятельств. Дебаты о правах и образовании для женщин в Китае шли уже в XVIII веке; в Индии начала XIX века развивались движения за социальную эмансипацию женщин; исследования других стран показывают, что феминистская борьба 60—80 лет назад началась во многих уголках Азии»20.
Джаявардена хочет сказать, что феминизм не следует сводить к вестерни-зации, но это не значит, будто вестернизация была здесь совсем не при чем. Далее она утверждает, что освободительные движения женщин происходили в контексте националистических битв. Они «разыгрывались на фоне националистической борьбы за обретение политической независимости, утверждение национальной идентичности и модернизацию общества»21, а «борьба за освобождение женщин была существенной и неотъемлемой частью движений национального сопротивления»22.
Организация женщин вокруг собственных требований была тесно связана с националистическими движениями. Такие организации редко носили автономный характер, чаще они представляли собой крылья или дополнения националистических групп, в которых доминировали мужчины.
Подобным же образом Джаявардена доказывает, что экспансия капитализма явилась значимым фактором в создании материальных обстоятельств, которые вывели движение женщин в общественную сферу и привели их к феминизму, но капитализм не был непосредственной причиной феминизма. Он скорее создал условия, при которых феминистские требования стали возможными.
«Основные реформы, включавшие в себя избавление женщин от докапиталистических социальных ограничений разного рода, дающие им свободу движения, выводящие их из изоляции и облегчающие возможность работы вне дома, вполне гармонировали со стратегией капиталистических форм экономического производства и капиталистической идеологией. Во многих странах периоды реформ совпали с попытками развивать капитализм и использовать предложение дешевого женского труда в сфере фабричного производства и обслуживающем секторе экономики»24.
Джаявардена отчетливо видит, что влияние таких экономических и социальных изменений на женщин имеет существенные классовые различия. Наибольшую выгоду развитие образования и доступность профессий принесли женщинам буржуазного и мелкобуржуазного слоев.
На этом основании Джаявардена утверждает, что феминистские и националистические движения не только тесно связаны между собой, но они также не могут быть осмыслены отдельно от понимания империализма и как местного, так и международного капитализма.
Стоит отметить хотя Джаявардена не затрагивает этот вопрос, — что многие страны «третьего мира» формально предоставляли женщинам избирательное право одновременно с мужчинами, в момент обретения ими национальной независимости. Поэтому истории демократических практик «третьего мира» столь сильно различаются с таковыми у «первого мира», где женское избирательное право обычно было отделено от мужского несколькими десятилетиями. Гражданство, национализм и пол тесно взаимосвязаны.
В то время как Джаявардена, а также Ювал-Дэвис и Антиас сосредоточивают внимание на взаимоотношениях женщины с нацией, Энлоу интересует значение пола в отношениях между нациями. Она исследует и международный порядок, и транснациональные образования и доказывает, что их невозможно понять до конца, не проанализировав тендерные отношения. Свой аргумент Энлоу строит на рассмотрении тендерной сущности институтов, составляющих международный порядок.
Приводя пример о связи пола и международной туристической торговли, она заключает, что формы развития туризма не могут быть поняты вне различных конструкций тендера и сексуальности, которые отражаются на видах путешествий — от комплексных туров «для респектабельной женщины» до секс-туризма для мужчин25.
Энлоу исследует, каким образом иерархические отношения между нациями и формирование гендерно обусловленных культурных форм воздействуют друг на друга. К примеру, в колонизированных странах женские образы часто конструировались и поставлялись так, чтобы эротизм соседствовал с экзотикой, тем самым оправдывая имперское господство во имя «цивилизации». «Восточные» женщины как бы «нуждались» в «защите» со стороны европейских мужчин.
«Европейский «ориентализм» внушал мысль о неотразимой прелести этих культур, в то же время оправдывая европейское господство от имени «цивилизации». Образ мусульманской женщины, страдающей в своей чадре, был краеугольным камнем этой ориенталистской идеологии и имперской структуры, которая на нее опиралась»26.
Энлоу утверждает, что основа конкретного вида тендерных отношений использовалась как оправдание колониального господства. Понятие «цивилизации» было насыщено идеями правильных тендерных устоев и форм отношений между полами.
Поведение, достойное леди, являлось столпом империалистической цивилизации. Подобно здоровому образу жизни и христианству, женская респектабельность была призвана убедить как колонизаторов, так и колонизируемых в правоте и необходимости иностранного завоевания»27.
Но не только женственность являлась вопросом имперской важности; это также касалось и мужественности. Энлоу предполагает, что британские лидеры были заинтересованы в поддержке надлежащих форм мужественности, обеспечивающей прочность империи. В частности, она считает, что Крымская и Бурская войны привели к инициативам по «исправлению» форм мужественности. Основание движения бойскаутов в 1908 году, инициатором которого стал Роберт Бэйден-Пауэлл, было реакцией против распространения венерических заболеваний, смешанных межрасовых браков и падения рождаемости, ведущих, как предполагалось, к закату Британской империи28. «Бэйден-Пауэлл и другие британские империалисты находили, что увлеченность спортом, вкупе с почтением к уважаемой женщине, и есть залог успеха Британской империи»28.
Энлоу показывает, что националистические движения чаще рождались из мужского, нежели женского опыта: «национализм обычно проистекал из памяти, присущей мужчинам, из унижений и надежд, испытываемых мужчинами»30. Она полагает, что национализм был бы иным, если бы в строительстве такой культуры и проекте учитывался женский опыт. И развивает это положение далее: если бы его учитывали, то иными стали бы и сущность государственных отношений, и собственно международный порядок: «если бы побольше национальных государств возникло из идей и опыта феминистского национализма, то внутренние идентичности сообществ в рамках международной политической системы могли бы уравновешиваться идентичностями, возникающими из смешения национальностей»31.
Энлоу размышляет о международном разделении труда, которым обусловлен столь дешевый труд женщин в странах «третьего мира». Она рассматривает различные патриархальные практики, «удешевляющие» женский труд, — в частности поддержание «семейных» отношений и подавление женских союзов. Международное значение доказывается рассмотрением использования этого труда транснациональными корпорациями. Национальные границы теряют свое значение для многонационального капитала и тем самым для женщин как трудящихся.
Аргумент Энлоу о роли пола в вопросах нации и международной жизни часто строится на анализе сексуальности. Так происходит, когда она рассуждает о мировой индустрии туризма, голливудском кино, роли женщин, занимающихся проституцией на военных базах, и женах дипломатов. Однако логика Энлоу не всегда такова: например, о положении женщин, трудящихся на мировых фабриках в Азии и в качестве домашней прислуги, она рассуждает иначе. Ее вывод заключается в том, что личное — это не только политическая, но и международная категория. Личное и тендер имеют значение повсюду — даже в международном порядке.
Ее аргумент о связи тендера с нациями и интернациональным порядком выглядит убедительным как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне. Она умело показывает, как тендер обуславливает элементы международного порядка и как это влияет на международные отношения.
За ее исследовательским подходом стоят определенные теории международного порядка и тендера. В своем анализе Энлоу, вероятно, отдает предпочтение сексуальному и культурному уровням, придавая половому разделению труда значение более низкого уровня. Я с ней совершенно согласна, когда она включает в свой анализ женщин и международного порядка все виды оплачиваемого труда, домашнее хозяйство, сексуальность, культуру, насилие и государство. Однако я не решаюсь солидаризироваться со столь явным предпочтением сексуального и культурного уровней экономическому. Исследование, возможно, было бы полнее, если бы оно затрагивало и тендерную структуру собственно международных институтов. Поразительно, но данный аспект в нем совершенно отсутствует, если не считать редкие упоминания о МВФ.
В КАКОЙ МЕРЕ ЖЕНЩИНЫ УЧАСТВУЮТ В ОДНОМ НАЦИОНАЛЬНОМ ПРОЕКТЕ С МУЖЧИНАМИ?
Во второй половине своего очерка я хочу рассмотреть, в какой степени женщины разделяют групповую идентичность с мужчинами, в частности — один и тот же национальный проект. Под национальным проектом будет подразумеваться ряд коллективных стратегий, нацеленных на удовлетворение осознанных потребностей нации; сюда входит национализм, но могут включаться и иные стратегии. Я собираюсь отстаивать мысль о том, что между мужчинами и женщинами в данных вопросах часто бывают различия, и приведу некоторые их причины.
Во-первых, я хочу внести несколько предложений по выработке понятий, которые облегчат сравнение тендерных отношений между различными нациями и этническими группами. До сих пор дебаты в этой сфере сдерживались отсутствием простых макропонятий, в которых фиксировались бы значимые различия между моделями тендерных отношений на социетальном уровне.
Во-вторых, я рассмотрю причины того, почему женщины и мужчины по-разному соотносят себя с национальными проектами и могут быть в неодинаковой степени привержены различным типам макроуровневых групп. Данная задача осуществляется в три этапа. Первый — это рассмотрение степени и условий, в которых национальные проекты одновременно оказываются тендерными проектами. Второй этап — это рассмотрение взаимосвязей национализма, милитаризма и тендера и их отличий. Третий — это обсуждение вопроса о том, свойственно ли тендерным отношениям то же пространственное распределение, что и классовым и этническим отношениям, и различен ли пространственный диапазон тех социальных явлений, с которыми связаны обязательствами мужчины и женщины. Этот последний вопрос мы рассмотрим при помощи двух примеров: тендер, нация и ЕЭС, а также феминизм, национализм и вестернизация.
ПОНЯТИЯ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ АНАЛИЗА РАЗНЫХ ФОРМ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Мы должны уметь постигать различные формы тендерных отношений в теориях и понятиях. В настоящий момент большинство авторов придерживается одной из трех позиций: 1) существует только одна основная форма тендерных отношений, а различия незначительны12; 2) диапазон различных практик столь велик, что всякий пример в нем уникален, поэтому теоретический подход к тендеру невозможен (постмодернистская позиция); 3) здесь либо царит, либо отсутствует патриархат311. Первая позиция неверна эмпирически; вторая — сама по себе пораженческая и отрицает возможность любого социально-научного проекта; третья наивна и неверна. Я занимаю промежуточную позицию между первыми двумя, согласно которой разработка понятий среднего уровня является важной частью социологического предприятия, и утверждаю, что в формах тендерных отношений существуют различия, которые можно свести к нескольким главным типам.
Принципиальный недостаток многих теорий патриархата — это содержащееся в них предположение о том, что существует лишь единственный базис патриархальных отношений, который определяет также другие тендерные аспекты. Сам этот базис у разных теоретиков различен, но все они разделяют эту модель базиса-надстройки. Именно данное обстоятельство делает изучение тендерных отношений столь статичным и сильно затрудняет анализ изменений, ради которого придется выйти за рамки этой схемы34.
Решением данной проблемы может быть теоретический подход к тендерным отношениям как к совокупности аналитически разделяемых структур. Таковых шесть: домохозяйство, занятость, государство, насилие, сексуальность и культура. Эти структуры могут выражаться по-разному, тем самым создавая разные формы патриархата. Можно выделить две его главные формы: частную и общественную. Для частного патриархата характерно господство патриархальных отношений в сфере домохозяйства. Общественный патриархат господствует в сфере занятости и государства. При частном патриархате способ поражения женщины в правах — индивидуальный, и осуществляется оно ее мужем или отцом. В рамках общественного патриархата он коллективный, осуществляется многими мужчинами, действующими сообща. При частном патриархате доминирующую стратегию можно определить как стратегию исключения, ибо женщины исключаются из сферы общественной деятельности и таким образом ограничиваются домашней. При общественном патриархате доминирует стратегия обособления, когда женщины допускаются в любые сферы, но обособляются там и ставятся в зависимость от мужчин35.
Форма патриархата никак не связана со степенью неравенства полов. Это важный момент, поскольку он позволяет нам сравнивать формы тендерных отношений, не исходя автоматически из того, что их различия обусловлены неравенством полов. Это другой, причем существенный, вопрос. Участие в общественной сфере может повлечь большую свободу для женщин, в частности свободу самостоятельного заработка или развода в случае неудачного брака; однако порой это означает просто еще один труд в дополнение к домашней работе и возможность быть оставленной по прихоти мужа.
Британию XIX века в основном устраивала частная модель, между тем как в 1990-х годах произошел поворот к общественной форме. Но здесь этнические группы Британии отличаются друг от друга. Афро-карибским в наибольшей степени присуща общественная форма, азиатским — частная, в то время как белые британцы занимают промежуточную позицию. Про Иран можно сделать вывод, что при шахе там начался временный отход от частной формы в пользу общественной, а теперь вновь произошло возвращение к частной форме по воле исламских фундаменталистов.
У этих форм патриархата есть подтипы, которые определяются взаимоотношением доминирующей и других структур. Общественный патриархат можно подразделить на рыночную форму и государственную. США представляют собой рыночную форму общественного патриархата, между тем как Советский Союз — государственную, а Западная Европа лежит где-то посередине.
С этими понятиями можно приступать к сравнительному анализу. Наш нижеследующий анализ основывается на них.
НАЦИОНАЛИЗМ И ЖЕНЩИНЫ
Заинтересованы ли женщины в национальных/этнических/«расовых» проектах в той же степени, что мужчины? Тот же самый ли это проект, что и мужчин? Каковы границы женских националистических/этнических/«расовых» и других крупномасштабных социальных проектов: такие же, как у проектов мужчин, более глобальные или более локальные?
Антиас и Ювал-Дэвис рассматривают, каким образом женщины становятся участницами национального проекта и, в особенности, как по-разному, но одинаково они вовлекаются в этот проект — то добровольно, то просто-таки страстно втягиваясь в борьбу (см. выше роль номер пять в изложении Антиас и Ювал-Дэвис), то вынужденно, когда порой их рассматривают как производительниц «расы» (роль номер 1), а чаще всего более буднично — как воспроизводящих культуру путем социализации детей (номера 2 и 3), то пассивно — как символы (номер 4). Похоже, Антиас и Ювал-Дэвис придерживаются того взгляда, что женщины привержены национальному/этническому проекту ничуть не менее, чем мужчины, но иногда это происходит у них иным образом.
Я уже выразила свои сомнения по этому поводу. Иногда это действительно так, а иногда нет. Временами женщины могут поддерживать иной национальный проект, нежели мужчины. В борьбе за определение того, из чего складывается данный национальный проект, женские голоса обычно звучат слабее мужских. Стало быть, тендерные отношения кое-что значат в определении того, на чем строится данный национальный проект. Там, где в национальный проект включены интересы женщин, женщины более охотно оказывают ему поддержку. В работе Джаявардены о феминизме и национализме в «третьем мире» начала XX века показано, насколько всеобъемлющими могут быть такие проекты благодаря одной только борьбе женщин.
Оказывают ли пол и этничность/нация/«раса» взаимное влияние друг на друга? Между тем как Ювал-Дэвис и Антиас отчетливо продемонстрировали влияние нации на пол, я полагаю, что речь здесь надо вести о взаимовлиянии (см. дальнейшее обсуждение милитаризма и национализма). Более того, специфика женского отношения к этническому/национальному проекту отражается на самом проекте и его связях с другими этническими/национальными группами.
Вопрос о том, чьим бывает национальный проект, уже обсуждался применительно к работе Энлоу. На примере, который последует ниже, я доказываю необходимость новой теории «формирования нации», учитывающей этот момент.
КРИТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ ГОСУДАРСТВА ИЛИ ЦИКЛЫ РЕСТРУКТУРИЗАЦИИ?
Одно из допущений работ Манна36 и Тернера37 заключается в том, что в образовании нации (или образовании государства, или национального государства) есть критический период. У Манна это ключевая идея в анализе соци-етальных вариаций развития того, что он считает основными политическими институтами, составляющими демократию. Такое же ключевое допущение делает Тернер, разбирая моменты формирования различных форм гражданства.
Я утверждаю, что в формировании наций часто вообще не бывает ключевого периода. Во многих странах гражданство получили не все люди одновременно, но разные группы в разные периоды обрели разные его аспекты. Страны различаются тем, что белые мужчины, белые женщины, а также мужчины и женщины групп этнических меньшинств обрели гражданство либо одновременно, либо нет. Манн и Тернер делают ложный ход, обобщая опыт гражданства белых мужчин. Как показал Смит, формирование тех этнических групп, которые в дальнейшем составят нацию, происходит в течение очень долгого времени38.
Тернер, вероятно, полагает, что когда в 1840-х годах в Соединенных Штатах белые мужчины завоевали себе избирательное право, то таким образом для страны были завоеваны демократия и гражданство. Хотя темнокожие мужчины технически не имели права голоса до 1880-х, а на практике, принимая во внимание законы Джима Кроу, вплоть до движения за гражданские права в конце 1960-х. Белые женщины были лишены его до 1920 года, а черные, хотя формально получили его в 1920-м, фактически должны были ждать до тех пор, пока новые раунды борьбы не принесли им право участия в выборах в конце 60-х, как и черным мужчинам. История гражданских прав коренных американских индейцев — это, безусловно, история утраты гражданства после завоевания. Итак, есть пять значимых дат: период завоевания, 1840-е, 1880-е, 1920-е и конец 1960-х, с каждой из которых связана определенная эпоха социальной борьбы. Не идет ли, таким образом, речь о нескольких стадиях национального строительства? Разумеется, по-прежнему верно, что формально структура институтов, образующих механизм демократии в Соединенных Штатах, была создана во вторую волну борьбы, но эти пустотелые институты не составляли подлинной демократии.
В большинстве стран «первого мира» политическое гражданство предоставляется мужчинам и женщинам с интервалом в несколько десятилетий. Этим их ситуация весьма отлична от многих стран «третьего мира», где женщины завоевывают право участия в выборах в одно и то же время с мужчинами — в момент национального освобождения от колониального господства. Если большинство мужчин «первого мира» получили полные гражданские права еще до обретения политического гражданства, то для женщин этих стран процесс получения гражданских прав едва ли еще завершен, поскольку они совсем недавно получили право распоряжаться собственным телом, возможность расторгать браки и право на любую форму занятости. То есть для женщин «первого мира» характерно обретение прав в обратном порядке — политических раньше, чем гражданских. Этот факт напрямую противоречит тезису Маршалла.
Говорить о «циклах реструктуризации» национального государства более уместно, чем пользоваться понятием единственного критического периода в «формировании нации». Я взяла этот термин из работы Мэсси по экономической реструктуризации39. Он полезен для введения представления об изменении, происходящем на постоянных основах, один пласт за другим, и каждый из них образует отложение, существенно влияющее на будущие практики.
Имеет значение и вопрос о том, охватывает ли обретение обществом гражданских прав всех его взрослых членов сразу или только их часть в конкретный период. В Соединенных Штатах этот разрыв переваливает далеко за сотню лет — с 1840-х по конец 1960-х годов. В Британии он короче: женское избирательное право (1928) отделяли от мужского несколько десятилетий. Во многих молодых независимых африканских и азиатских обществах оно было предоставлено всем одновременно — вместе с обретением национальной свободы в 1950-е и 1960-е годы. Вероятно, нелишне вспомнить о том, что в начале 1960-х в некоторых африканских и азиатских государствах уже было всеобщее избирательное право, между тем как в США — лишь частичное. Предоставление всем полных гражданских прав, несомненно, являлось для ранее зависимых колоний одним из способов претендовать на статус нации.
Реструктуризация государств в терминах степеней демократизации имеет ряд интересных глобальных моделей. Большинство европейских и североамериканских государств в период с XVIII до середины XX века предоставляли гражданские права разным слоям населения постепенно. Многие постколониальные государства предоставили всем сразу полные гражданские права в середине XX века. Некоторые страны утратили демократию. Такое обычно случается разом, вследствие военного переворота, когда все люди одновременно лишаются права голосовать. Однако, с 1979 года появилось серьезное исключение из данной ситуации: с подъемом исламского фундаментализма, когда власть перешла к мусульманскому духовенству, как, например, в Иране, в гражданских и политических правах было отказано только женщинам.
ЖЕНЩИНЫ, МИЛИТАРИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ
Взаимосвязь пола и национализма может быть опосредована в различных отношениях женщин и мужчин к милитаризму. Самая известная попытка связать эти темы звучит у Вирджинии Вульф в «Трех гинеях», где женщина-пацифистка говорит: «Как женщина, я не принадлежу ни к какой стране. Как женщина, я не хочу иметь никакой страны. Как женщина, я считаю своей страной весь мир»40. Часто, хотя отнюдь не всегда, принято думать, что женщины более миролюбивы и менее воинственны, чем мужчины41. Некоторые авторы убеждены, будто больший пацифизм женщин проистекает из особых аспектов тендерной идеологии42. Подходящее это объяснение или нет, но эмпирически факт остается фактом: мужчины и женщины готовы на вооруженную защиту националистических проектов, поддержку движений за мир или политиков, расположенных к наращиванию военной мощи, в неодинаковой мере43. Вопрос в том, есть ли связь между такой меньшей воинственностью и поддержкой национализма. Отражается ли женское предпочтение ненасилия на их позиции по «национальному» проекту таким образом, что они оказываются менее готовыми к достижению националистических целей при помощи силы, чем мужчины? Если они менее готовы к использованию определенных средств для достижения данных целей, то выглядят ли они от этого в меньшей степени националистами и означает ли это, что они на самом деле таковы? То есть является ли меньшая воинственность женщин причиной их меньшего национализма? Или это значит, что они привержены какому-то иному национализму? Или женщины оказывают больше поддержки транснациональным проектам?
Ярчайший пример, который говорит о связи между женской склонностью к ненасилию и большей степенью их интернационализма, являет женский лагерь мира 1980-х годах в Гринхэм Коммон, этот образчик свободных международных объединений женщин в лагеря мира в знак протеста против ядерного оружия, войны и социальных систем, которые питают милитаризм. Женские мирные инициативы могут рассматриваться здесь как фактор, влияющий на существо национального проекта. Другим современным примером объединения, в котором взаимосвязаны антимилитаризм и интернационализм, служит движение «зеленых». Это политические группы, заявляющие о себе и в парламенте, и на иных политических сценах, выступающие за экологически выверенные меры и включающие в себя феминистскую программу в качестве неотъемлемой части своей политики. Им свойственно глубоко интернационалистическое мировоззрение, сторонники которого найдутся и в «третьем мире»4'1, и в «первом»: партия «зеленых» боролась на выборах в странах ЕЭС как в большей степени европейская партия, чем любая другая политическая группировка. Здесь экологическая политика, феминизм и интернационализм сливаются в единую политическую программу. Дальнейшие свидетельства связи женщин и пацифизма можно выявить в опросах общественного мнения, которые исправно показывают, по крайней мере в Британии и США, что женщины менее склонны поддерживать военизированные способы защиты нации45.
Взаимосвязь национализма и милитаризма может быть и обратной. Здесь большая приверженность женщин миру и оппозиция милитаризму могут рассматриваться как вытекающие из их меньшей привязанности к «собственной» нации. Не потому ли женщины куда реже находят войну на националистической почве стоящей свеч, что «победоносный» результат принесет им не столь много подлинных выгод, как мужчинам, и в меньшей степени изменит их положение в обществе, чем положение мужчин? В то время как кое-кто из мужчин будет сдвинут с руководящих позиций на подчиненные, с женщинами, в свою очередь, такое вряд ли произойдет. И наоборот: менее ли выражен зазор между мужским и женским милитаризмом в тех обществах, где женщинам вследствие большего равенства полов есть за что побороться в подобных конфликтах?
Тот факт, что женщины, как правило, в меньшей степени поддерживают милитаризм, таким образом, по-разному влияет на взаимоотношения пола с национализмом. Здесь мы видим также большую нацеленность женщин на мир и сотрудничество между нациями, чем на воинствующий национализм. Лозунг «зеленых» «думай глобально, действуй локально» очень близок к типичной практике феминисток и женщин в целом.
ГРАНИЦЫ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Таким образом, политическая активность женщин может иметь иной пространственный диапазон, нежели активность мужчин. Я полагаю, что женская политическая активность, как правило, носит более локальный и менее националистический характер, чем активность мужчин. Прежде чем обсуждать этот вопрос далее, я намерена исследовать различия в важности ряда крупномасштабных политических организаций для женщин и мужчин.
Женщины реже мужчин участвуют в формальной избирательной политике. Женщин чаще можно встретить в выборных органах местного, чем национального управления. В Британии после выборов 1987 года женщины составили 6,6 процента членов Палаты общин, между тем как в результате выборов 1985 года в местные советы — 19 процентов управляющих на местах. Существует расхожее представление, будто женщины не создают крупномасштабных национальных организаций. Однако на самом деле такие организации есть. Это массовые, национальные женские организации, например Институты женщин, Гильдии городских женщин, Союзы матерей. Так что не следует преувеличивать тезис о различии пространственных масштабов мужских и женских политических организаций. Тем не менее часто считается, что женщины активнее мужчин действуют в организациях меньшего территориального охвата.
С целью отделить друг от друга разные социальные модели и группы я использовала разнообразные понятия и категории — этнической группы, «расы» и нации. Кроме этих, есть еще ряд других — религия, империя, общий язык. Последние часто используются для проведения различий между мужскими группами. Поэтому применительно к тендеру вопрос логично поставить так: одинаковы ли понятия, которые указывают на различия между мужчинами, и понятия, используемые для обозначения различий между женщинами? И вообще идентичны ли различия между мужчинами различиям между женщинами или нет? Характерна ли для женщин такая же привязанность к «своим» этническим и прочим группам, защита их интересов и тому подобное, как для мужчин?
На эти вопросы есть несколько вариантов ответов. Во-первых, если считать, что интересы мужчин и женщин идентичны, то вряд ли будет возможно обособить их друг от друга. Однако такое представление в существенной мере несостоятельно. На самом деле мужчины и женщины занимают различное положение в обществе и поэтому имеют различные интересы. Однако отражаются ли данные различия на различиях на уровне этнического/национального/«расового»? Во-вторых, если женщины страдают или, напротив, имеют выгоду от этнического доминирования наравне с мужчинами, тогда у них могут быть одинаковые этнические/национальные/«расовые» интересы. В-третьих, различным этносам/нациям/«расам» присущи различные модели тендерных отношений, из которых одни могут считаться предпочтительней, чем другие. На этой почве могут рождаться различные тендерные оценки, касающиеся достоинств данного этнического/национально-го/«расового» проекта. Это по-прежнему зависит от тех же этнических/национальных/«расовых» границ, что и опыт мужчин, но уже может повлечь за собой различие в оценке проектов этничности/нации/«расы» мужчинами и женщинами (или, точнее сказать, некоторыми из мужчин и некоторыми из женщин). В-четвертых, если учесть, что этничность, нация, «раса», религия, язык и другие критерии границ между социальными группами часто пересекаются, но обычно не совпадают, то, возможно, одни из этих границ будут более значимыми для женщин, а другие — для мужчин. Например, для женщин религиозный критерий границ может оказаться более важным, чем «национальный», чего никак нельзя будет сказать о мужчинах, так что если две эти системы находятся в конфликте друг с другом, то мужчины и женщины, вероятно, будут расходиться во взглядах. В таких случаях могут быть затронуты вопросы о связи милитаризма и национализма. В-пятых, большим и малым группам могут быть присущи большие или меньшие различия в тендерных дискурсах. (По предположению Джиллиган, женщины имеют иные критерии моральной оценки46.)
ЖЕНЩИНЫ, НАЦИЯ И ЕВРОПА
Перемены в отношениях между государством (Великобританией) и наднациональным образованием (ЕЭС) иллюстрирует проблема различных ограниченных единиц, обладающих различными тендерными отношениями. Она также доказывает, как важно видеть в истории государства не единственный критический период формирования, вопреки рассмотренному выше аргументу. Тендер, этничность и класс различным образом соотносятся с «нацией», государством и наднациональными институтами, подобными государству. Это потому, что факторы, детерминирующие тендер, класс и этничность, различны. Стало быть, национальное государство имеет неодинаковое значение в их развитии.
Пример такого влияния можно найти в развитии ЕЭС. Центральные институты ЕЭС долго поддерживали практику «равных возможностей»47. Формально она утвердилась в ЕЭС по Римскому договору, который успешно выполняет роль конституции наднационального Европейского сообщества. Эти формальные правила нашли эффективное применение в жизни отчасти благодаря действиям некоторых руководителей ЕЭС. Также совершенно очевидно, что отнюдь не в интересах тех стран, в которых законодательно закреплено равенство возможностей, позволять другим странам использовать вспомогательный женский труд, так как это может привести к подрыву их промышленности. Непокорные национальные государства были приведены в соответствие с этой линией с помощью постановлений Европейского Суда и директив комиссий ЕЭС, за которыми последовали изменения в национальных законодательствах.
В Соединенном Королевстве эти изменения не были восприняты пассивно; им предшествовала долгая и сложная история сопротивления, чередующегося с согласием. В частности, представители британских властей в органах ЕЭС, как правило, выступали против расширения политики равных возможностей. Они пользовались правом вето, дабы предотвратить распространение политики равных возможностей ЕЭС на отпуск по уходу за ребенком и частично занятых работников. В силу этого тендерная политика, предпочитаемая британским руководством, отражалась на действиях ЕЭС. Тем не менее многие меры все-таки были навязаны упорствующим британским властям. Одной из наиболее важных являлась поправка «о равной стоимости» к законодательству о равенстве в оплате труда. Это существенно расширило возможности женщины требовать равной с мужчиной заработной платы. Для этого ей больше не приходилось искать мужчину, выполняющего «ту же или похожую» работу, что в условиях профессиональной сегрегации было совсем не просто. Теперь она могла требовать равной оплаты с мужчиной, чья работа имела ту же стоимость, что и ее собственная (это обычно устанавливалось неким методом оценки труда). В США, там, где вводились подобные меры, они часто влекли за собой 20-процентное увеличение женского заработка. Десятки тысяч таких же случаев сегодня находятся в процессе рассмотрения британскими промышленными судами.
Здесь мы видим, как наднациональное образование оспаривает и изменяет тендерные отношения в национальном государстве. Объяснение данного факта основывается на двух ключевых моментах. Во-первых, это дифференцированное представительство женских интересов на уровне наднационального органа, ЕЭС, в отличие от национального — например, британского государства. Во-вторых, это отношения между ЕЭС и британским государством.
Тендерные отношения в сегодняшней Великобритании невозможно понять до конца, не проанализировав взаимоотношения Британского государства с ЕЭС, то есть, вопросы «нации» и «государства» играют существенную роль в изменении современных британских тендерных отношений. Чем больше британское государство утрачивает независимость от своего визави — ЕЭС, тем более крепнут и, видимо, будут крепнуть впредь законодательство и практика равных возможностей. В этом смысле потеря британского суверенитета — в интересах женщин.
ФЕМИНИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ И ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ
Другим примером транснациональной категории, применимой к тендерным отношениям, является «вестернизация». Тема возможной связи между феминизмом и вестернизацией важна в вопросах политической мобилизации вокруг националистических проектов, а также при рассмотрении темы феминизма и антифеминизма'8. Является ли феминизм транснациональным феноменом или ему свойственна национальная и этническая специфика?
В «третьем мире» критика феминизма часто основывается на том, что, во-первых, у него западные истоки и, во-вторых, это делает его менее уместным в этих странах, чем если бы он имел в них свои, национальные корни. Здесь на самом деле возникает еще два вопроса: является ли феминизм транснациональным политическим движением? И западного ли он происхождения?
Дело в том, что род требований, выдвигаемых феминистками, не носит национальной окраски. Кроме того, феминистки обычно читают труды феминисток из других стран. Но также верно и то, что большое количество феминистских произведений родилось на Западе.
Однако это не значит, будто феминизм не может быть порожден местными условиями. Джаявардена приводит сильные аргументы в пользу того, что движения феминизма в «третьем мире» были организованы женщинами «третьего» же мира в их собственных интересах, как уже обсуждалось выше49. Эванс показывает, что первая волна феминизма имела место не только во многих европейских странах, включая Россию, а также в Австралии и Северной Америке, но что также существовали и международные феминистские организации50.
Вопрос, конечно, в том, подвергаются ли женщины в разных странах одним и тем же формам подчинения. Если да, то, видимо, женщины разных стран должны выражать и аналогичные требования. Тогда логично предположить, что литература, написанная по этим проблемам, и тактика, выработанная по ним, в одной стране будут уместными и в другой. Иными словами, есть формы феминизма, имеющие международное значение. Такие авторы, как Джаявардена и Эванс, свидетельствуют, что феминистки по всему миру были убеждены в подобной общности своих движений. То есть феминизму и моделям тендерных отношений присущи значительные транснациональные аспекты.
Однако не стоит недооценивать и значения «упрека» в том, что феминизм и продвижение женщин в публичную сферу имеют западные истоки. Даже если он несправедлив, это ничуть не умаляет важности данного утверждения в контексте национальной борьбы. Вопрос о том, насколько мужские элиты склонны расценивать женское присутствие в общественной сфере как западный стиль, часто относится к области локальной борьбы. Кроме того, «западное» трактуют по-разному. Порой эпитет «западный» объединялся с понятием «современного» (как в Турции времен Ататюрка и в Иране при шахе), и тогда он содействовал внедрению мер, направленных на повышение роли женщин в государственной сфере. В других случаях эпитет «западный» ассоциируется с образом «ненавистного чужака и империалиста-угнетателя», и тогда связанные с ним меры препятствуют выдвижению женщин в публичную сферу (например, в Иране при Хомейни). Таким образом, соединение феминизма или присутствия женщин в общественной жизни с понятием «западный», в зависимости от обстоятельств, может либо способствовать, либо препятствовать таким преобразованиям. Анализ того, какие обстоятельства приводят к каждому из результатов, требует рассмотрения не только вопросов пола, но также вопросов этничности/нации/«расы» и международного порядка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проблемы пола невозможно анализировать вне контекста этнических, национальных и «расовых» отношений; но и эти последние не могут рассматриваться в отрыве от пола. И дело не в том, чтобы просто дополнить один анализ другим; скорее они должны влиять друг на друга, находясь в динамичной связи.
Модели тендерных отношений подчас занимают те же пространственные сектора, что и отношения классов, этносов, наций и «рас», но чаще это бывает не так. Из имеющихся в нашем распоряжении фактов видно, что в общей пропорции политической активности женщин и мужчин активности первых присущ одновременно более глобальный и более локальный характер, чем активности вторых. Однако, поскольку такие свидетельства ограничены, данный вывод имеет пробный характер. Активность женщин реже, чем активность мужчин, выходит на национальный уровень. Общие черты в сущности тендерных отношений иногда выходят за пределы национальных границ, а также этнической и «расовой» специфики. В то же время «персональное» является обычно политическим.
В отношениях между феминизмом и национализмом решающую роль играет милитаризм, поскольку мужчины и женщины чаще всего, хотя не всегда, по-разному воспринимают войну. Это может означать, что женщины в одно и то же время менее воинственны и менее националистичны, так как в милитаризме обычно усматривают неотъемлемый аспект национального проекта.
За осуществление национального или этнического проекта будут бороться социальные группы, различающиеся во многих отношениях, но прежде всего по классу и полу. Таким образом, отношения между нациями отчасти являются результатом многих локальных, специфически тендерных столкновений.
Сегодня борьба за гражданские права — это демократический проект. Согласно общеизвестному политическому дискурсу, это ведет к полному участию всех взрослых, независимо от «расы», этнической принадлежности, пола или веры, в государственной жизни. Это также национальный проект, причем, несомненно, такой, посредством которого «нация» как проект хочет добиться законного статуса в глазах и жителей страны, и «международного сообщества». Ученым-обществоведам следует уделять больше внимания именно новому значению термина «гражданин», нежели ограниченному прежнему значению, принятому в древнегреческих городах-государствах, где оно не распространялось на женщин, рабов и «чужаков».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См. Anthony D. Smith. Theories of Nationalism. L., 1971, и The Ethnic Origins of Nations. Oxford, 1986.
2. CM. Ernest Gellner. Nations and Nationalism. Oxford, 1983; Kite Kfdourie. Nationalism. L., 1966; Smith. Theories of Nationalism и The Ethnic Origins of Nations.
3. Cynthia Enlof. Bananas, Beaches and Bases: Making Feminist Sense of International Politics. L., 1989; Kumari Jayawardena. Feminism and Nationalism in the Third World. L., 1986; Nira Yuual DauiK and FlouaAnthias (eds.). Woman — Nation — State. L., 1989.
4. CM. Michael Mann. Ruling Class Strategies and Citizenship //Sociology. Vol. 21, no. 3. 1987. P. 339—354; Brian Turner. Citizenship and Reformism: The Debate over Reformism. L., 1986, и Outline of a Theory of Citizenship //Sociology. Vol. 24, no. 2. 1990. P. 189—217.
5. Например, Michael Mann. A Crisis in Stratification Theory? Persons, Households/Families/ Lineages, Genders, Classes and Nations // Gender and Stratification / Ed. Rosemary Crompton and Michael Mann. Cambridge, 1986.
6. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification, и A History of Power form the Beginning toA. D. 1760. Vol. 1: The Sources of Social Power. Cambridge, 1986; Brian Turner. The Body and фSociety. Cambridge, 1987.
7. Например, Mary Daly. Gyn/Ecology: The Methaethics of Radical Feminism. L., 1978.
8. Например, ношение колокольчиков.
9. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism; Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.
10. Nira Yuval-Dauis and Floya Anthias (eds.). Woman — Nation — State; Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism.
11. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.
12. Ibid. P. 7.
13. Francesco Klug. «Oh to be in England»: The British Case Study // Woman — Nation — State / Ed. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias.
14. Marie de Leperuanche. Women, Nation and State in Australia // Woman — Nation — State.
15. Deborah Gaitskell, Elaine Unterhalter. Mothers of the Nation: A Comparative Analysis of Nation, Race and Motherhood in Afrikaner Nationalism and the African National Congress // Woman — Nation — State.
16. Floya Anthias. Women and Nationalism in Cyprus // Woman — Nation — State; Deniz Kandijoti (ed.). Women, Islam and the State. L., 1991.
17. Christine Obbo. Sexuality and Domination in Uganda // Woman — Nation — State.
18. HalehAfshar. Women and Reproduction in Iran // Woman — Nation — State.
19. Feminism and Nationalism.
20. Ibid. P. 2—3.
21.Ibid.P. 3.
22. Ibid. P. 8.
23. Ibid. P. 259.
24. Ibid. P. 256.
25. Ср.: Swasti Miller. Common Fate, Common Bond: Women in the Global Economy. L., 1986; John Urru. The Tourist Gaze. L., 1990.
26. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases. P. 44.
27. Ibid. P. 48.
28. Ibid. P. 49—50.
29. Ibid. P. 49.
30. Ibid. P. 44.
31. Ibid. P. 64.
32. Например, Daly. Gyn/Ecology.
33. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification и The Sources of Social Power; и Turner. The Body and Society.
34. CM. Firestone // Sylvia Walby. Theorizing Patriarchy. Oxford, 1990.
35. Более полное представление можно получить по: Walby. Theorizing Patriarchy.
36. Mann. Ruling Class Strategies.
37. Turner. Theory of Citizenship.
38. Smith. Ethnic Origins of Nations.
39. Doreen Massey. Spatial Divisions of Labour: Social Structures and the Geography of Production. L., 1984.
40. Virginia Woolf. Three Guineas. L., 1938.
41. См.: Erika Gudworth. Feminism and Non-Violence: A Relation in Theory, in History and Praxis. Unpublished MSc dissertation. London School of Economics, 1988; Sybil Oldfield. Women Against the Iron Fist: Alternatives to Militarism, 1990—1989. Oxford, 1989.
42. CM. Sara Raddick. Maternal Thinking. Boston, 1989.
43. Beatrix Campbell. The Iron Ladies: Why do Women Vote for Tory?. L., 1987; Gudworth. Feminism and Non-Violence; Hester Eisenstein. Contemporary Feminist Thouhgt. L., 1984; Cynthia Enloe. Does Khaki Become You? The Militarization of Women's Lives. L., 1983.
44. CM. Vandana Shiva. Staying Alive: Women, Ecology and Development. L., 1989.
45. CM. Zilla Eisenstein. Feminism and Sexual Equality: Crisis in Liberal America, N. Y., 1984.
46. Carol Gilligan. In a Different Voice: Psychological Theory and Women's Development, Cambridge, Mass., 1982.
47. CM. Jeanne Gregory. Sex, Race and the Law: Legislating for equality. L., 1987; Catherine Hoskins. Women's Equality and the European Community // Feminist Review. 1985, 20 (summer). P. 71—88.
48. CM. Jayawardena. Feminism and Nationalism.
49. Ibid.
50. Richard Evans. The Feminists: Women's Emancipation Movements in Europe, America and Australia 1840—1920. L., 1977.
Комментариев нет:
Отправить комментарий